— Родине нужны такие парни, — хлопнули его по плечу в военкомате и направили в ВДВ. Через полтора года службы по комсомольскому набору Павел перевелся на второй курс Рязанского военного училища. А незадолго до выпуска его пригласил на беседу благообразный человек в штатском, предъявивший красную книжечку полковника КГБ.

— Будем помогать делу мира во всем мире? — спросил он.

Поняв, что ему предлагают, Павел пришел в неописуемый восторг. К этому времени он осознал, что карьеру в армии не сделать без связей. Двадцать лет мыкаться по дальним гарнизонам, среди того же пьянства и убожества, что и в родной глуши, — разве он об этом мечтал? А теперь появляется шанс увидеть мир. Он, не рассуждая, согласился.

После выпуска Павла перевели в Москву, в Центр переподготовки при КГБ. В течение шести месяцев он оттачивал боевые навыки. Учили и многому другому, о чем Бар вспоминал неохотно. Он упомянул лишь о ведении диверсионной работы и методике допросов. В семьдесят пятом году Павел отправился в первую командировку…

— Под видом гражданских специалистов нас отправляли в одну братскую африканскую страну, просто задыхавшуюся без инженеров, поваров и сталеваров, умеющих взрывать мосты и захватывать языков. Операция была строго засекречена. Поэтому всю нашу группу, человек тридцать, переодели в штатское. Для каждого разное, господа, все по размеру! Каждому выдали гражданский чемодан. И тоже всем разные, но обязательно дорогие, кожаные. В чемодане — смена белья, одеколоны и прочее. В общем, чтоб никто не догадался! И при этом — вы не поверите! — в чемодане лежала фляжка. Армейская фляжка!! Такая вот конспирация.

За первой командировкой пошла вторая, за ней — третья. Павел был один раз ранен, трижды награжден. Ему нравилась жизнь, полная опасностей. Он гордился своей принадлежностью к элитным войскам и дружбой с такими же непобедимыми парнями, как он сам. Но на душе с каждым месяцем становилось все тяжелее…

— Я же не дурак, — говорил Бар. — Дураков туда не брали. Я видел: те, за кого мы сражались, зачастую были просто кровавыми упырями. Они шли к власти по головам, по трупам. И, уж конечно, никто из них не думал о мире во всем мире. Но это было еще полбеды…

В политических играх жертвами порой становилось мирное население — женщины, старики и дети. Последним для Павла стал приказ найти и уничтожить семью одного из лидеров местной оппозиции. Павел командовал отрядом из пяти человек. Все пятеро побывали не в одной переделке и доверяли друг другу. Поклявшись хранить молчание, они несколько дней провели в джунглях, а потом вернулись, доложив, что цель не обнаружена. Но, то ли был среди них предатель, то ли начальство само заподозрило неладное… Павла под конвоем отправили в Москву. Тогда-то он и узнал о существовании фраматов.

— В тюремной камере из ниоткуда появился человек, — вспоминал Бар. — Я решил: ну все, галлюцинации начались. Подсыпали в воду чего-нибудь — знаем мы эти методы следствия… Но последовал за пришельцем безропотно — а что мне, собственно говоря, было терять? И когда на Базе мне рассказали о Лаверэле, я несказанно обрадовался. Мир, в котором никогда не было КГБ, — славное, должно быть, место! Представляю себе, как бесновались гебисты, обнаружив мой побег, — он усмехнулся в усы. — Так еще никто не обманывал органы! В общем, из меня получился, наверное, самый удачливый эмигрант. За считанные часы я сменил гражданство и обрел новую родину.

— И что, здесь действительно все иначе? — спросил вдруг Денис. Бар едва заметно пожал плечами.

— Не знаю. Во всяком случае, когда я отказался возвращаться на Землю по истечении десяти лет, то не сообщил фраматам, что за это время в Лаверэле у меня появилась семья. Береженого бог бережет. Я слишком хорошо помню, как можно воспользоваться такой информацией. Фраматам я сказал, что боюсь возвращаться в Россию. Они доказывали мне, что там за десять лет все изменилось… Это действительно так?

Мы с Денисом переглянулись. Теперь была наша очередь пожимать плечами.

— В какой-то степени, — уклончиво ответил командир.

— Пес с ним, — махнул рукой Бар. — Не про вашего, Жанна, питомца будет сказано. Здесь, кстати, тоже за десять лет многое изменилось. Точнее, там, — Бар указал пальцем в потолок.

Я улыбнулась про себя. Почему это мы всякую высшую силу непременно помещаем на небесах? Почему — там? А не сбоку, не прямо здесь, только в другом измерении…

— Что происходит среди фраматов? — спросил Денис. — Вы знаете, что такое — не рассуждая, выполнять приказы. Я это тоже знаю. Давайте не будем обманывать хотя бы друг друга. Или вы снова боитесь предательства?

Бар нахмурился.

— То, что я знаю, нам ничем не поможет. Иначе бы я все рассказал.

— Как хотите, — холодно отозвался Денис.

Бар внимательно посмотрел на него, усмехнулся в усы:

— А все-таки правильно я все рассчитал там, на жеребьевке. Из вас получился отличный командир, монгарс.

С этими словами Бар открыл перед нами дверь в стене, и мы покинули тайную пещеру. Летучая мышь, оказавшись в знакомой темноте, мелодично свистнула и упорхнула к потолку. И тут же со стороны лагеря послышались крики:

— Командир, где ты, Пегль тебя забери?

— Фэр, Лесанту плохо! Где ты?

Едва не уронив нас с Баром, Денис опрометью бросился на зов.

Лесант лежал на матрасе, скорчившись, подтянув колени к животу. Нолколеда вытирала ему пот со лба. Завидев Дениса, немка вскочила.

— Вот, я нагрела воды. Давай полью тебе на руки.

Скинув куртку и засучив рукава, Денис вымыл руки, а потом склонился над больным.

— Отойдите все! — рявкнул он на нас. — Вы мне свет загораживаете.

— Что случилось? — шепотом спросила я у Нолколеды. Та покачала головой.

— Не знаю. Вдруг как застонет… И за живот схватился. Может, съел чего-нибудь? Эти рыбы… такие странные…

Денис наконец поднялся и обвел нас отсутствующим взглядом.

— Ну? — не выдержала Леда.

В мою ладонь ткнулся мокрый нос Чани — пес тоже переживал, но молчал, боясь раздражать нас своей болтовней.

— Аппендицит, — сказал Денис. С силой провел ладонями по лицу, рванул себя за волосы… — нужна срочная операция. А у нас нет хирурга.

Казалось, еще и дня не прошло с тех пор, как с точно такой же интонацией прозвучало роковое слово «инфаркт». Оно стало приговором сенсу Зилезану, нашему другу… Мы оказались бессильны перед болезнью. Великий Шан, неужели Лесант тоже… Я сейчас не думала о шимилорском троне, о судьбе Лаверэля, на мгновение забыв, что речь идет о короле. Смерть грозила пятнадцатилетнему мальчишке, не по-детски серьезному и смелому, такому красивому и благородному… И что мы могли поделать?

— Ты сделаешь ему операцию, — заявила Нолколеда.

— Ты спятила? Я не хирург. Я в своей жизни не сделал ни одного разреза.