– Насколько я понимаю, отказываться ты не намерена, – улыбнулась мне врач. – И на твоем месте я тоже не стала бы сдаваться.

– До того как все это случилось, я была похожа на Кита, – призналась я. – Тоже вела какое-то нереальное существование. Теперь у меня появилась характерная особенность: я стала женщиной, которая не собирается сдаваться.

– Разве ты жила в нереальном мире?

Не уверена, смогу ли я все объяснить, но попытаюсь, как бы безумно ни звучали мои попытки.

– В две тысячи третьем году, когда мы с Китом просматривали дома в Кембридже, я не чувствовала себя… реальной, – призналась я.

Элис ждала дальнейших пояснений.

– Большинство людей осознают, какой тип дома предпочитают: одноквартирный дом в центре города или каменный коттедж в тихом безлюдном местечке. Одни покупают новострой, другим подавай дома с вековой историей, – стала рассказывать я. – То или иное предпочтение в выборе жилья говорит об индивидуальных склонностях личности. Когда Кит привез меня посмотреть коттедж в местечко под названием Лоди, в пригороде Кембриджа, я подумала: «Да, я могла бы стать человеком, выбравшим сельский коттедж». Потом мы поехали смотреть пентхаус на главной улице в центре города, и я подумала: «Возможно, это мое… может, в глубине души я больше люблю шумный город». Я совсем не понимала саму себя, не понимала, чего же хочется мне самой. После третьего или четвертого просмотра я начала паниковать, не понимая, что же привлекает лично меня. Я была предельно проста, словно видела, что внутри меня прозрачная пустота. Я думала: «Я могу жить в любом из этих мест. Но не могу сказать, по душе они мне или не по душе. Может, я лишена индивидуальности».

– Ты просто объективно восприимчива. – Элис откинулась на спинку скрипнувшего кресла. – Кит показал тебе много прекрасных домов, и каждый из них нравился тебе по-своему. Это же совершенно понятно, и тут не о чем беспокоиться. Вероятно, каждое жилье затрагивало разные струнки твоей натуры, твоей личности.

– Нет, – отмахнулась я от ее успокаивающих слов. – Да, глупо с моей стороны было паниковать из-за того, что я не знаю, какого типа дом мне хочется, конечно, глупо, но я же перепугалась – это меня жутко тревожило. Всякий раз, видя какой-то дом, я не могла сразу решить, нравится ли он лично мне, и ощущала себя все менее и менее реальной. Как будто частички моей личности раз за разом мельчали и постепенно исчезали вовсе.

Я задумчиво прикусила большой палец, испугавшись, что слишком разоткровенничалась, и сама же потом буду страдать из-за этого.

– А потом мы нашли тот замечательный дом, дом семнадцать по Пардонер-лейн – теперь-то я понимаю, что он был лучшим из того, что мы видели, – а я опять пребывала в состоянии неопределенности, не понимая, то ли он мне нравится, то ли я его ненавижу. Кита он привел в восхищение. Я подыграла ему – не уверена, насколько убедительно. У меня возникло ощущение провала. Мне хотелось лишь умудриться сказать: «Да, я тоже обожаю этот дом» и… понять, что же это означало.

Элис склонилась к стоявшему под ее столом коричневому чемоданчику. Там она держала свои лекарства – внутренности этого чемоданчика разделялись на маленькие квадратные отделения, и в каждом из них темнел пузырек коричневого стекла.

– Ты переживала тревогу и подавленность, потрясенная неразумными ожиданиями твоей родни, – сказала Элис, вытаскивая по очереди пузырьки и прочитывая их этикетки. – Ощущение твоей личностной слабости порождено попытками подавить твои собственные нужды ради родительского спокойствия, поскольку они сочли их затруднительными для себя. И уверяю тебя, эта слабость не имела никакого отношения к твоей неопределенности в отношении выбора дома.

Она нашла нужное лекарство. Для вконец спятивших пациентов.

Мне хотелось побольше рассказать о том доме, который следовало полюбить, но нервозность мешала достичь ясности понимания. Мне необходимо было во всем признаться: как я упорно все портила, подрывая своими бредовыми возражениями уверенность Кита.

– Рядом с домом семнадцать по Пардонер-лейн находилось здание частной школы – «Центр Хло Клопски», – сообщила я Элис. – Я потеряла сон – не спала целыми ночами – из-за звонков. Смехотворно, правда?

– Из-за каких звонков?

– Школьных звонков. Вдруг между уроками они будут звенеть слишком громко? Их трели могли свести нас с ума, и мы никогда не смогли бы продать дом, оставаясь честными с будущими покупателями, – мы не смогли бы солгать о таком ужасном недостатке. Но Кит тогда сказал: «Если звонки будут слишком громкими, мы попросим их уменьшить силу звука». Он посмеялся надо мной, сказав, что не стоит беспокоиться по такому глупому поводу. И точно так же посмеялся, когда я через несколько дней распсиховалась по не менее смехотворному поводу: тот дом не имел названия.

– На сей раз я выдам тебе другое лекарство, – вставила мой врач. – Анхалониум. Из-за того, что ты говорила об ощущениях прозрачности и нехватки индивидуальности.

– Мне еще не приходилось жить в доме без названия, – продолжала я, не слушая ее. – Никогда. Сначала я жила с мамой и папой в Торролд-хаусе, потом переехала к Киту. Он жил в Роундесли в десятой квартире, но сам тот дом назывался Мартленд-тауэр. И вообще, та квартира – не показатель. Никто из нас не думал о ней как о постоянном месте жительства – она была временным, исключительно временным пристанищем. Сейчас я живу в коттедже «Мелроуз», а Фрэн с Антоном – в доме под названием «Тэтчерс». В Литтл-Холлинге у всех домов есть названия. И я к этому привыкла. Когда Кит так загорелся покупкой дома семнадцать по Пардонер-лейн, я попыталась представить себя в доме, имевшем только номер, и мне это почему-то показалось… ужасно неправильным. Слишком обезличенным. Это напугало меня.

– Перемены бывают невероятно пугающими, – кивнув, согласилась Элис.

Она всегда поддерживает меня. Я не уверена, что это необходимо теперь, когда мне все стало понятнее. Может, для меня было бы больше пользы, если б она сказала: «Да, Конни. Это действительно безумие. Тебе надо перестать заморачиваться из-за дурацких мелочей».

– Однажды ночью я разбудила Кита в четыре утра, – продолжила я. – Он мирно спал, но я все-таки растрясла его. Должно быть, у меня случилась истерика. Я не могла уснуть целую ночь и довела себя до невменяемого состояния. Кит взирал на меня, словно я впала в безумие, – я до сих пор помню, каким потрясенным он тогда выглядел. Я заявила ему, что мы не сможем купить тот семнадцатый дом на Пардонер-лейн, если не дадим ему названия, – я не смогу жить в безымянном доме. Мне хотелось заняться поисками в Интернете, выяснить, как можно дать дому название, если у него еще такого нет. Чтобы все было официально, понимаешь?

Элис улыбнулась, словно я говорила что-то понятное или очаровательное о собственном безумии.

– Кит понял, что я не успокоюсь и не дам ему нормально спать, пока он не найдет решения для выдуманной мной проблемы, поэтому сказал: «Ладно, тогда… давай пойдем и разберемся». Вскоре он нашел в Интернете достаточно сведений для моего успокоения: при желании мы можем дать номеру семнадцать любое название. Это просто – надо всего лишь написать уведомление в почтовое ведомство. И он спросил: «Как тебе название “Дурдом”?»