– Значит, ты добрался до Сёдера[30], – сказал Торкель, пытаясь разрядить обстановку.

– Я был тут у приятеля. – Микке кивнул в сторону закрывшейся позади него двери. – Смотрел матч.

– Вот как, что за матч?

– Нет, это был какой-то… Я толком не знаю, мы смотрели не особенно сосредоточенно.

– А-а.

Молчание. Взгляд Микке стремился куда-то за спину Торкеля. Дальше. Прочь.

– Ну, я, пожалуй, пойду домой.

– О’кей. Передавай привет Урсуле.

– Передам. Пока.

Микке пошел. Торкель взглянул ему вслед. Ему только показалось или Микке действительно слишком спешил? Торкель почувствовал, как у него слегка свело живот.

Ему известно?

Он знает, что Торкель спит с его женой? Но тогда он, наверное, все бы ему выложил, подумал Торкель. Вышел бы из себя. Или, по крайней мере, проявил откровенную неприязнь. А он, казалось, в основном испытывал неловкость. Нет, он, вероятно, ничего не знает. Прошлой ночью Урсула, приехав домой посреди ночи, вероятно, заползла к нему под одеяло. Свежевымытая. Неужели его это не удивило? Может, он не проснулся? Возможно, он доверяет ей настолько, что ему даже в голову не приходит мысль о том, что она может ему изменять, Торкель не знал, но даже если Микке что-то подозревает или убежден в том, что у Урсулы есть кто-то другой, ничто не указывает на то, что это именно Торкель. По всей видимости, имелась другая причина того, что Микке поспешил от него уйти. Это никак не связано с ним и Урсулой. Уверившись в том, что так и есть, Торкель пошел дальше. На углу находился ресторан. В уличном кафе перед ним было полно народу. Значит, пиво. А может, еще какой-нибудь перекус. Торопиться ему некуда. Его все равно никто не ждет.

* * *

Эдвард, как всегда, работал до часу ночи. Таков был его распорядок. Это давало ему четыре собственных часа. Двести сорок минут чистого времени, когда его никто не беспокоил. Тишина в камере давала ощущение свободы. Единственным звуком было жужжание его старого переносного компьютера, давней модели с довольно громким маленьким вентилятором, но руководство одобрило его, поскольку в нем отсутствовали модем и Wi-Fi. Он вообще не мог общаться с внешним миром. Не мог. Прошедшее время. Хорошая мысль, сформулированная в основополагающих документах пенитенциарной системы, но выведенная из игры в тот день, когда повсюду начали продавать мобильный широкополосный Интернет в виде маленьких пластиковых овалов, дополненных сим-картой и USB-контактом. Код из двенадцати цифр, и весь мир вдруг становился доступен.

День, когда Эдварду потихоньку пронесли модем и он впервые подключился к внешнему миру, был лучшим днем в его жизни, во всяком случае, лучшим с тех пор, как его заперли в «Лёвхаге». До лишения свободы существовало много счастливых мгновений. Но это было в другое время. До этого. Эдвард делил свою жизнь на до и после. Это был хороший способ рассматривать свое существование. До и после основополагающих изменений, на которые наталкиваются жизненные пути у всех.

До и после матери.

До и после Себастиана Бергмана.

До и после «Лёвхаги».

До и после модема.

После прибытия модема 240 минут каждый вечер стали очень продуктивными и обогащающими. Он пользовался модемом только после запирания дверей и не все время. По старой привычке он подсоединялся к сети между 21:00 и 1:00. Тогда риска внезапной проверки камеры практически не существовало. Хинде не мог понять, куда смотрит руководство. Имелось постановление о том, что все необъявленные проверки камер должны проводиться нерегулярно, неожиданно и непредсказуемо. Однако они никогда не происходили между 21:00 и 6:00. Во всяком случае, в последние шесть лет. Причиной идиотизма, как он быстро вычислил, было то же сокращение бюджета, из-за которого сдвинули на более раннее время запирание дверей в камерах. С 21:00 на нынешние 19:00. Руководство уменьшило количество дневного персонала, который раньше работал до девяти вечера. Теперь ночной персонал приступал уже в семь часов. Кроме того, для большей экономии сократили изначально меньшие ночные силы, что сделало неожиданные проверки невозможными в принципе. До тех пор, пока какой-нибудь умный человек не осознает этого факта и не переделает график охраны или не увеличит ночной персонал, так и будет продолжаться. Услышав, что в «Лёвхагу» назначили нового начальника после Свена Тиделя, Хинде заволновался, но после двух встреч с Тумасом Харальдссоном он не сомневался в том, что этот человек никогда не доберется до анализа распорядка дня. Пока Харальдссон занимает пост начальника, модем и двести сорок минут принадлежат Хинде. Только ему.

Каждую ночь он прятал этот маленький кусочек пластика в вентиляционном отверстии за кроватью. Он научился откручивать решетку ручкой кофейной ложки. Внутри он той же ложкой в течение многих долгих ночей до прибытия модема выдалбливал в кирпичной стене, сразу налево от отверстия, маленькое пространство. Потом превратил пространство в тайник, соорудив узкую, кирпичного цвета пластинку, которой он его закрывал. И теперь, даже если кто-то, вопреки ожиданиям, откроет вентиляционное отверстие, ничего видно не будет.

Теперь, когда он уже навострился, на добывание любимого маленького беленького модема уходило в среднем две минуты. Сегодня вечером получилось побыстрее – из-за сильного вдохновения. Он быстро подсоединился и, верный своей привычке, начал с того, что уже довольно давно было его стартовой страницей.

fygorh.se

Там его ждал новый материал. Он обожал Интернет. Если очень захотеть, там можно найти все. Если знать, что или кого ты ищешь. Если у тебя есть двести сорок минут каждый день.

Каждую неделю.

Каждый год.

* * *

Снаружи стемнело, но квартира сияла светом. Придя домой, Ральф тщательно выполнил ритуал, и теперь все лампы горели. Доложив о событиях вечера, он уселся за большой белый стол в почти пустой гостиной. Перед ним лежала только черная папка. Он снова принялся сортировать газетные вырезки. Работал спокойно и методично. Пребывая в возмущении и полном восторге от своей потребности. Он любил ощущать силу черных рубрик и притягательность черно-белых фотографий, но вместе с тем сердился на то, что его дисциплина отчасти казалась отброшенной. Обычно он не вел себя как ребенок в кондитерском магазине. Он долго тренировался подавлять свои инстинкты и потребности, но давление на его нутро было колоссальным. Он списывал это на то, что не нашел оптимальной системы сортировки. Не нашел идеального ритуала.

Вырезать, собирать и бросать разрезанные газеты в макулатуру – эта часть по-прежнему проходила удовлетворительно. Но остальное – в конверт, в комод – имело свои недостатки. Это необходимо было модифицировать. Улучшить.

Ему хотелось видеть их, держать, передвигать.

Он обзавелся папкой. Поначалу у него была мысль полностью довериться компьютеру, чтобы каждый день имел собственный ярлык, но в конце концов он решил, что газеты надо сортировать по отдельности, чтобы иметь возможность быстрее отслеживать развитие событий, исходя из конкретной публикации. Но чего-то не хватало. Что-то было неправильно. Этой ночью он вновь сортировал материал, теперь по размеру. Сперва целые страницы, потом три четверти страницы и так далее, по убывающей. К своей радости, он обнаружил, что самое меньшее – это четверть страницы. Он совершенно очевидно представлял собой большую информационную ценность. Для него это было в новинку.