Люси покачала головой.

— Мы остановимся во дворце в Стамбуле, а потом вернемся в Пергам. Я устрою тебе необыкновенное турне.

У нее на глазах появились слезы, и Дэниел обнял ее.

— Когда его не станет, Люси, мы сможем делать все, что пожелаем. А пока он жив, мы обречены на существование узников. Не хочу больше ждать, пока что-то произойдет. Я уже потратил на это ожидание слишком много времени. Я терплю неудачи или падаю духом и потом умираю, потому что знаю, что всегда наступит новая жизнь и все изменится. Но ничего не может быть лучше этой жизни, потому что у меня есть ты.

Она крепко прижалась к нему. Он почувствовал, как она хлюпает носом у него под мышкой.

— Куда ты поедешь?

— Мне надо разыскать Иоакима. Я намерен уничтожить его, прежде чем он расправится с нами.

— Каким образом ты уничтожишь такого человека, как он? Разве это возможно?

— Да. Мне нужно все обдумать, и у меня есть друг, который наверняка мне поможет.

Люси подняла голову.

— Мне страшно, когда ты так говоришь. Он очень злой, а ты нет. Меня пугает, что ты можешь не вернуться.

— Я обязательно вернусь.

— В этой жизни?

— Да.

— Но почему ты так уверен?

— Потому что у меня есть то, ради чего следует жить, а у него лишь жажда мщения.

— Да, но он, вероятно, припас десять пистолетов, пять бомб и целый арсенал ножей.

— У меня все это тоже будет. Я умнее его, Люси. Лишь бы хватило времени все обдумать, и я не упущу свой шанс. Я значительнее его и не собираюсь выступать в роли жертвы. Я не стану от него убегать.

— А если ты не вернешься? Я чувствую то же самое, что Констанция, София и все другие, кого оставляли с разбитым сердцем.

— Это у меня было разбитое сердце, Люси. Я жил с ним дольше, чем любой человек.

Она задумчиво посмотрела на него.

— Можно спросить тебя кое о чем?

— Конечно.

— Мы когда-нибудь раньше… ну, ты понимаешь… занимались этим?

Дэниелу нравилось, когда она краснела.

— Трахались? — поддразнивая, уточнил он.

Люси улыбнулась.

— Да, именно это я имею в виду.

— Нет. Никогда.

— Правда?

Она вытерла глаза тыльной стороной ладони.

— Я бы запомнил.

— Ни разу за тысячу лет?

— Ни разу.

— Я даже не имею в виду секс как таковой, а то, что бывает до него.

— Нет.

— Ну вот. Нам есть чем гордиться, верно?

Рассмеявшись, он прижался к ней.

— Если этого мало, чтобы дать мне силы жить и вернуться к тебе, Люси, то на свете нет ничего, что могло бы это сделать.

Паро, Бутан, 2009 год

Вид оказался еще прекраснее, чем обещал Дэниел. Монастырь возвышался на труднодоступном склоне холма над долиной реки Паро в Восточных Гималаях. Каждое утро Люси устремляла взгляд к краю долины, к удаленной линии вершин, настолько поражающих своей сверкающей белизной, что они казались скорее небесами, чем землей.

Монахи обращались с Люси как с самой почитаемой гостьей, и она догадалась, что причина состоит в том, что все приготовления были сделаны индианкой, близким другом Дэниела, которую, как ни странно, звали Беном.

Она понимала, почему Дэниел хотел, чтобы она приехала сюда. Никогда еще Люси не встречалась с подобной приверженностью людей к духовной жизни. В основе всего лежала их вера в реинкарнацию. Они выбирали своего верховного ламу не по линии наследства, а разыскивали мальчика, в которого перевоплотился прежний лама. Она понимала, почему Иоаким сюда не приедет.

С ней случались маленькие приключения. В сопровождении своего энергичного гида, двенадцатилетнего Кинзанга, Люси посетила столицу Тхимпху, где побывала на состязании лучников и воскресном рынке. Она совершала переходы по долине и видела много любопытного. Разбитые на террасах рисовые поля, спускающиеся по склонам гор фруктовые сады, возвышавшийся на скале монастырь, который назывался «Гнездо тигра». Работая вместе с монахами в монастырском саду, Люси узнала десятки названий растений на языке дзонг-кэ. Она начала учиться ткать у местной деревенской женщины, быстро и с удовольствием освоив это ремесло. Стала одеваться в традиционную киру.

Но в основном Люси не выходила за ворота монастыря — читала, писала письма, пропалывала огород и училась медитировать. Монахи относились к ней с большой теплотой и терпением, обучая ее всему, но очень мало разговаривали, а она не понимала даже тех нескольких слов, что они ей говорили. Люси чувствовала себя отрезанной от мира и одинокой, скучала по родителям и по Марни. Она написала им, что в конце курса обучения ей присудили стипендию на изучение гималайских садов и связаться с ней можно только по почте.

Больше всего Люси скучала по Дэниелу. Боль от расставания с ним окутывала ее, как облако, следуя за ней повсюду. Она, эта боль, проникала ей в глаза, нос, рот и уши, изменяя сам воздух вокруг.

Люси сотни раз перечитывала каждое его письмо, стараясь уловить любой оттенок чувства, любой обрывок информации, любой мыслимый запах или молекулу, которые могли заключаться в этом письме. Она часами просиживала над списком, который Дэниел составил для нее в аэропорту. Ничего особенного там не было, но, когда они сидели в баре, Дэниел случайно капнул на него бурбоном, и теперь Люси нежно поглаживала пальцем коричневое расплывшееся пятно.

По прошествии первого месяца у нее появились приступы тошноты. Она подумала, что это из-за мяса яков, масляного чая или острого соуса чили, которым приправлялось почти каждое блюдо. Еда была восхитительной, но Люси решила, что она ей просто не подходит. Она постаралась исключить из меню различные ингредиенты, пока не перешла на едва ли не голодный паек, и от этого ей стало еще хуже. Ко второму месяцу Люси сообразила, что последние месячные были у нее до поездки в Мексику, и сопоставила факты.

А вскоре ее начал одолевать страх. Ребенок был тем единственным, что не входило в планы Дэниела на их совместную жизнь. Он его не хотел. Люси не понимала почему и не знала, как ей поступить. Ей двадцать три года, она не замужем и живет одна в странном мире. Ей нельзя иметь ребенка. Намереваясь сообщить Дэниелу, она писала ему письмо за письмом, но так и не призналась.

В начале третьего месяца ее пребывания в Паро письма от него перестали приходить. Люси продолжала писать ему каждый день, но надежда, что он когда-нибудь их прочитает, угасала.

Время тянулось очень медленно, и утешение пришло из трех неожиданных мест. Во-первых, письма от Марни, полные вопросов и сомнений, которые Люси была не в состоянии разрешить, но в них было столько незатейливой безграничной любви. Едва ли не чудом казалось, что Марни может любить, даже не понимая. Это было чудом и уроком.