– Ну что ж, теперь всё в порядке, все довольны? – благодушно обозрев плоды своих трудов, вопросил Маариф.

Кто сказал, что на риторические вопросы ответов не бывает? Этому простаку не мешало бы посетить гарем Ахмета Амн-аль-Хасса.

– Как это – всё в порядке?

– Как это – все довольны?

– Я недовольна!

– И я!

– И я!

– Мои платья!..

– И шаровары!..

– И юбки!..

– И туфли!..

– Намокли!

– Сгорели!

– Порвались!

– Помялись!

– Туфли?!..

– Платья, Самиха! Не прикидывайся, что ты глупее, чем ты есть на самом деле!

– Сама дура, Вафа! А твои платья в таком виде даже красивее, чем раньше – потому что с такой пошлой безвкусицей что ни делай – всё улучшение!

– Это у меня-то нет вкуса?!

– Это у меня-то нет?!

– А ты тут причем, Абла?!

– А притом, что у меня было такое же платье, как у нее!

– И вовсе не такое, и даже не похожее!

– А вот и такое, такое!

– Да твоя дешевая имитация вамаяссьского шелка…

– Это у меня-то имитация?!

– Это у меня-то дешевая?!

– Я не про тебя говорю, Ясмин!

– Как не про меня, если у меня такая же ткань, только зеленая, и на юбке?!

– У тебя нет шелковых юбок!

– Есть!

– Нет!

– Есть!!! Это у тебя, может, юбка всего одна. Да и та из мешковины…

– Это у меня-то?!

– Нет, у Зайны!

– Причем тут моя юбка?!

– А причем тут ты?!

– Ты на свои лохмотья погляди!

– Причем тут я?!

– А притом, что ты сама дешевая! И пошлая!! И глупая тоже!!!

– Это я-то глупая?! Я?! Я?!..

– Ты!!!

– Зато я самая красивая!

– Это ты-то?! Ты-то?! Ты?!.. Крокодил без паранджи!!!

– А ты и в парандже – лягуша сушеная!!!

– А ты…

– Премудрый Сулейман… – жалостливо захлопал пушистыми ресницами и тоскливо обнял голову руками Ахмет. – Тот, кто придумал, что приличные калифы должны иметь не меньше семидесяти наложниц, да получит их всех на том свете!..

– Да… Пожалуй, опять шумновато стало… – согласно покачал головой старый маг, задумался на несколько секунд, то ли прислушиваясь к ходу быстро разрастающейся до размеров глобального конфликта мелкой ссоры, то ли вспоминая что-то, развел руки в стороны, и вдруг резко и беззвучно свел ладони.

И гомон пропал.

Вместе с женщинами.

Амн-аль-Хасс охнул от неожиданности, растерянно оглядел опустевшие хоромы, и гневно суженными очами уставился на старика.

– Какое ужасное проклятье ты послал на их невинные головы, о злобный сын порока?! Немедленно исправь!!!

– Отпусти горлицу переживания в небеса спокойствия, о заботливейший из мужей. Ужасное сейчас произойдет, скорее, с твоей казной, чем с ними, – утешительно похлопал ибн Садык возмущенного калифа по пухлому плечу. – Я всего лишь отправил их в поход по городским лавкам. Они же сами жаловались, что все их наряды испорчены. А вы, наконец-то, сможете степенно посидеть в тишине и вдумчиво поговорить обо всем.

– Посидеть?.. Поговорить?.. Ах, да! Поговорить!

И взор окончательно пришедшего в себя калифа, перестав возбужденно метаться, остановился и будто прилип к съежившейся под цветастым полотенцем фигуре Абуджалиля.

– И начнем мы по порядку, – вперились его глаза как два коловорота в бледного, на грани то ли обморока, то ли спонтанной телепортации чародея. – Прошу загадочных гостей извинить вашего скромного слугу, но есть на Белом Свете вещи, не терпящие отлагательств…

И не успели загадочные гости подивиться прозорливости его величества насчет нависшей над миром опасности, как Амн-аль-Хасс грозно продолжил:

– …И, во-первых, мы имеем в виду поведение вот этого недостойного существа, сына гиены и гадюки, обласканного нами, осыпанного милостями и почестями, и отплатившего нам за это черной неблагодарностью!

– Кого? – уточнил озадаченный отряг.

– Вот этого… распоясавшегося… и расстегнувшегося… распустившего руки… и раскатавшего губы… бесстыжего… фокусника… с позволения сказать… который посмел попробовать прикоснуться… к… к… как там тебя… неважно… к нашей законной наложнице! А после еще и искупаться с ней в одном бассейне!..

– И что же в этом такого? – воинственно прищурилась на Ахмета Эссельте.

– А, во-вторых, – не обращая внимания на вмешательство принцессы, продолжил пылающий праведным возмущением калиф, – вот этой… женщины… злоумышлявшей колдовством лишить своих подруг самого драгоценного, что есть на Белом Свете – расположения их единственного и неподражаемого повелителя!

– Ишак плешивый им подруга, – Яфья обжигающе зыркнула из-под опущенных ресниц на самое драгоценное.

– Она раскаялась! – заглушая ремарку, поторопилась громко заявить гвентянка. – Она поступила так, потому что ты не обращал на нее внимания! Игнорировал! Унижал ее женское достоинство безразличием и равнодушием! И поэтому обвинять тут надо не ее!..

– А Абу вообще не виноват! – поддержал ее Иван. – Он спасал Яфью!

– Рискуя жизнью, между прочим! – горячо вступил Агафон. – Он плавать не умеет! Я помню, как два года назад он в речку Пардонку с мостика свалился, так едва всей Школой выудили и откачали! А там и в половодье глубины больше метра отродясь не было!

– А Яфью, откровенно говоря, ты сам спасать должен был, если уж такой щепетильный! – сурово нахмурился Кириан.

– Голосуем… – гнусаво-скучным голосом проговорила Сенька. – Кто за то, чтобы свалить всю вину за свистопляску с кообом и за оставление в беспомощном состоянии вверенной ему законом наложницы Яфьи на Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса, поднимите руки… опустите руки… сто процентов голосов…

– Но я еще не успел поднять! – растерянно привстал Олаф.

– Засчитано… Сто десять процентов… Кто против?

– Мы! – ошалело, с видом гроссмейстера, обыгранного подчистую по правилам крестиков-ноликов,[72]выпалил калиф.

– Подсудимому слова не давали, – строго прогундосила царевна. – Минус двадцать процентов. Итого, с суммой сто пятьдесят процентов голосов Яфья и Абуджалиль оправданы…

– Я не согласен!!!

– С чем?