С удивлением смахнув слезы, он уставился на свои дрожащие пальцы и уже не смог сдержаться от рыданий. Они душили его, вырывались из груди сдавленным хрипом. Генри хотелось выть от тоски, упасть на холодную землю и лежать, пока не станет ее частью. Но ладони Сораты по прежнему лежали на его плечах, и Генри выдохнул между судорожными всхлипами:

– Я не знаю, кого она любила, кого ненавидела. Может, она проклинала меня или звала ночами, когда ей снились дурные сны. Все потому, что я не хотел возвращаться к прежней жизни, я… я был обижен на всех, кто тыкал в меня пальцем и обзывал психом. Я надежно спрятался, так мне казалось. И я не могу не думать о том, как виноват. Перед мамой, перед Лилли. Я даже не знаю, как она умерла.

Пальцы разжались, и Генри безжизненно упал вперед, упираясь макушкой в грудь Кимуры. Тот решился положить руку ему на спину, и британец закрыл глаза.

Лилли больше нет, ее не было, когда он сошел на берег Синтар, не было, когда подписывал этот чертов контракт. Граница между жизнью и смертью всегда казалась ему размытой, неясной, почти прозрачной. И вот она предстала перед ним во всей своей необратимой строгости. Сделаешь шаг – и возврата не будет. Смерть – конец всему, что бы ни говорили философы.

– Ты останешься со мной? – Генри отстранился и утер глаза кулаком.

– У меня есть выбор? – хмыкнул Сората и с деланым равнодушием пригладил встрепанные волосы. – Пока мы оба живы, есть шанс что-то изменить. Возьми себя в руки и накажи виновных. Так ведь велит тебе закон? А я просто буду рядом.

Больше остров не мог дать им ничего полезного. Сорату бил озноб, хоть он из гордости этого и не показывал, а у Генри гудело в голове. Чувствуя себя униженным в чужих глазах самим же собой, британец вызвался на всякий случай исследовать еще пару тоннелей, и в первом же наткнулся на неожиданную и неприятную находку.

В тупике лежало тело, точнее, то, что когда-то давно им было.

Скорчившийся у стены скелет в лохмотьях то ли одежды, то ли высохшей плоти, – Генри не желал рассматривать, – словно пытался спрятаться, сжаться в комок. Кости желтели в свете фонарика, и Макалистер все же увидел череп с трагично откинутой челюстью. Кто бы он ни был, смерть заставила его помучиться прежде, чем подарить покой.

– Ге… Генри?

Макалистер вздрогнул, едва не выронив фонарь. Кимура подошел сзади совершенно неслышно и теперь испуганными глазами взирал на мертвеца.

– Черт, Сората! – Британец развернулся к нему лицом и загородил спиной скелет. – Почему ты меня не дождался?

– Я… Я хотел… – Взгляд Кимуры упрямо искал останки. – Что это, Генри?

Он сделал шаг, будто не мог удержаться от соблазна, и Макалистер взял его за плечи:

– Не знаю, но попробую узнать, если ты обещаешь слушаться меня, – дождавшись кивка, он велел: – Стой на месте.

Возле скелета нашлась еще одна тетрадь. Кисть рассыпалась по косточкам, и Генри с отвращением поднял находку. Всего одна страница исписана, но так неаккуратно, что британец не сумел бы перевести запись даже со словарем.

– Посмотришь?

Сората откинул обложку и, вглядевшись в подсвеченные фонарем кривые столбики, прочитал:

– «Доктор Ди действительно добился своей цели, результаты его работы ошеломительны – так передал нам наш последний агент. Доктор мог бы помочь нам всем, это было бы наградой за все испытания, что выпали на нашу долю. С его помощью мы могли научиться управлять своим проклятием и стать нормальным людьми. Однако семя вражды продолжало давать свои всходы, разведя бывших товарищей по разные стороны баррикад. Многие отправились на остров. А те немногие, кто остался, попытались сохранить братство… но не смогли».

Сората откашлялся и бросил на Генри короткий взгляд из-под ресниц.

– Продолжать?

– Да, конечно. – Генри кивнул рассеянно. Он уже догадывался, кто нашел свое последнее пристанище в холодной темноте подземелья. – Читай.

– «…Я надеюсь, что мои братья не стали частью страшного эксперимента и что уважаемого доктора Дикрайна вели лишь самые чистые помыслы. Я храню веру своим друзьям и ни в чем их не виню. Я – последний из братства, и все, что знаю, унесу с собой в могилу»…

Ночь Макалистер провел без сна, вороша огонь в очаге и поглядывая на дремлющего Сорату. Японец закутался в единственный тонкий плед, который предусмотрительно упаковал с собой, но не рискнул ложиться на землю и привалился к плечу Генри. Британцу было все равно. Утомленный переживаниями, он до рассвета сидел в одном положении, едва заметив, как под утро голова Сораты коснулась его колен. Кимура что-то пробормотал во сне, высунул руку из-под пледа и уцепился закоченевшими пальцами за штанину друга.

Первые солнечные лучи мужчины встретили на пляже. Горизонт едва успел окраситься нежно-розовым, море было спокойно, и лишь безмятежный ветерок рябью портил его идеальную гладкость.

Лодка обнаружилась неподалеку, целая и невредимая, только более потрепанная, чем была. Будто тот жуткий шторм приснился, а не произошел в действительности.

– Успеть бы к завтраку, – обеспокоенно пробормотал Сората, и Генри с тяжелым сердцем взялся за весла.

Сората терпеть не мог это беспомощное чувство вины, которое накрывало его каждый раз, стоило переступить границу лично установленных порядков. Неприятный холодок в желудке и раскаленная головешка стыда в груди, не говоря уже о зудящем предчувствии неприятностей, были тому подтверждением.

Известие о внезапном отъезде Дайске застало его в дверях комнаты, когда он возвращался из душа после их с Генри ночных приключений. Датчанин Хенрик, чья дверь находилась напротив, был оставлен замдиректора за главного на несколько дней своего вынужденного отсутствия на острове. Разумеется, и на Кимуру свалилось тяжелое бремя ответственности, о чем не в меру общительный учитель химии и поспешил сообщить Сорате на пороге его личных апартаментов.

Кимура не успел еще отойти от шока, впереди был длинный рабочий день, но в голове уже зрела идея, ввергающая японца в священный ужас: как от собственной смелости, так и от абсурдности затеи. Однако все равно поспешил поделиться мыслью с другом при первой же возможности, и, кто бы мог подумать, британец, собирался сделать то же самое.

Визит в кабинет заместителя директора было решено не откладывать в долгий ящик и произвести сразу после отбоя. Комендантский час вовсе не гарантировал полное отсутствие свидетелей, поэтому они разделились.

– Если что-то пойдет не так, постучи в дверь. Вот так, – и Генри показательно ударил костяшками пальцев по стене. Один уверенный, два коротких, суетливых.

Кимура хмыкнул.

– Сдаешь позывные Асикаги? Ай-ай-ай, Генри. – Сората укоризненно покачал головой, замечая, как мучительно краснеет Макалистер. Выстрел попал в десяточку. – Неужели?..

Договорить он не успел – из коридора общежития послышались неровные шаркающие шаги. Генри за плечо толкнул Сорату за угол и впечатал в стену напротив кабинета Новака. Жестом приказал молчать, на что японец закатил глаза, мол, не дурак, сам понимаю, и аккуратно выглянул из-за другого угла. С минуту Сората буравил взглядом то дверь кабинета Новака, то затылок коменданта, пока последний, наконец, не чертыхнулся и не ударил кулаком по стене.