— Ну, — говорит настоятель, — раз вы уверены, что мальчику будет лучше в хайвуррской сэхлии… В конце концов, это ведь вы…

Найдёныш-Найдёныш, глупый, не утративший веру в чудеса, слишком торопливый — ровно на два слова больше, чем следовало бы! Ты уже вскочил с постели и отдернул занавеску (тебя не смутило ни то, что ты оказался в покоях самого настоятеля, ни то, что дерзнул подслушивать, а теперь этим жестом признаёшься в подслушивании) — ты уже стоял на пороге, когда отец Ог'Тарнек закончил фразу.

— …нашли его.

— Папа?! — Слово слетело с припухших от болезни губ одновременно со словами настоятеля. Ты тут же закусил эти губы, чтобы не заплакать: вместо соленой влаги на щеках — соленая, горькая влага во рту.

Человек, которого ты принял за своего отца, сидит к тебе спиной — и не спешит оборачиваться.

— Вот видите, — говорит он мигом помрачневшему Ог'Тарнеку. — Мальчик уже поправился. Шустрый какой, а? Самое время…

…время вскипает туманным варевом, и в волнах его Фриния несет из одного водоворота к другому. Наконец перед ним расстилается длинный и тощий Северный Ургуньский тракт, по которому нехотя ползут пять монастырских телег. На телегах — громадные кованые сундуки с гвоздями, скобами и прочими металлическими изделиями. Отец Ог'Тарнек придерживается того мнения, что физический труд не менее полезен, чем духовные упражнения, поэтому кузница при Тхмемском монастыре каждый месяц исправно выдает на-гора и гвозди, и подковы; только оружие в ней не куют. А потом большую часть изготовленного братья отвозят заказчикам — не на одни же подаяния монастырю жить! Да и «Бытие» не запрещает.

Найдёныш ехал на телеге отца Руддина, а странный человек по имени Тойра пылил позади на мышастой куцехвостой кобыле. И Тойра, и Найдёныш, и даже кобыла не обращали друг на друга внимания, занятые каждый своими переживаниями. Кобыле, например, доставалось от мух, которых, по причине слишком короткого хвоста, она не могла отгонять.

Найдёныш сочувствовал бедной животине, но отстраненно; впечатления от того, что происходило с ним последние несколько дней, роились вокруг мальчика как те самые мухи. Никогда раньше он не покидал обители, и хотя кое-что знал о мире из рассказов наставников, а чучела некоторых зверей видел в Травяной башне, но действительность оказалась… чуднее. Откуда берутся такие длинные дороги?! А столько деревьев? А люди, это ж ведь пропасть, сколько людей в мире живет, в каждой же деревне!.. и не сосчитать же! И речка, которую он видел только издали, с самой верхушки колокольни, оказывается, вблизи совсем другая. Она же всё время что-то шепчет, как живая! И лес шепчет, только река по-своему, а лес по-своему. Но они-то, кажется, друг друга понимают, а вот люди — люди и себя-то не всегда…

Эх-хэ, как было бы здорово, если б Тойра оказался отцом Найдёныша. Ну хотя бы дядей каким-нибудь двоюродным. А может, он и впрямь родственник дальний, просто признаваться не хочет. И где это он «нашел» Найдёныша, интересно знать?

— Господин Тойра!

— М-м-м?

— Скажите, а где вы меня нашли?

И в глаза смотрит внимательно, чтобы, если господин солжет, сразу заметить.

— Далеко, — сказал Тойра. — Я тебе потом как-нибудь подробнее расскажу, ладно? Сейчас не время и не место — Он дождался кивка, мол, ладно, и снова приопустил веки.

За дорогой можно не следить, мышастая Топтунья будет брести за телегами и вряд ли решит свернуть. А Тойре хотелось еще раз обдумать всё как следует: не совершает ли ои сейчас ошибку, которая потом будет стоить ему очень дорого. Как говорится, жизнь одна, другой не жди. И хотя он знал, что это не так, что каждый из живущих уже был когда-то воплощен в одной из реальностей и почти наверняка воплотится еще не раз и не два, — поговорка-то о другом. И он, Тойра, смертен так же, как и остальные: относительно, но безусловно.

Он усмехнулся, порой собственные мудрствования звучат весьма забавно. Впрочем, если вспомнить об утверждении Треббина Солунского, что «сознание человека подобно сетям рыбачьим, и мыслим мы теми конструктами, которые выуживаем извне»…

Если принять размышления Треббина за истину, то секунду назад в сети Тойры попалась рыбешка, которая давно уже не дает ему покоя. Просто так «Носителевой лихорадкой» не заболевают, нужен какой-то толчок. В случае с Трескунчиком это был бой и тяжелое ранение. А здесь?

— Найдёныш.

— Да, господин?

— Скажи, ты не участвовал в зверствах! — Мальчик искренне удивлен:

— Нет, господин. Непосвященным не положено, особенно тем, кому нет восемнадцати.

— Знаю, знаю. — Тойра действительно знает, просто он пытается отыскать причину, а зверства — самая подходящая и самая вероятная из возможных. Хотя, конечно, ни один настоятель, если он не хочет попасть в списки священных жертв, не позволит ребенку принимать участие в зверствах. Большинство практикующих монахов, сколько б ни выплясывали и ни рычали, прозверения не достигнут, однако безопасность упражнений кажущаяся. Кому, как ни Тойре, знать!

…Найдёныш наблюдает за ним со смесью настороженности и любопытства. Те дни, что они провели в пути, не сделали Тонру ни понятнее, ни ближе.

Он слышал об этом странствующем проповеднике еще вобители, тогда многие из Непосвященных пересказывали друг другу историю внезапно прозверевшего монаха. Она была чем-то вроде страшной сказки с неожиданным концом. Страшной потому что Тойра, которого с некоторых пор зовут Мудрым, прозверел неправильно.

«Обычно ведь как прозверевают, — рассказывал рассудительный Птич, который всё обо всём знал. — Обычно во время зверств монах войдет в транс, душа его воссоединится с… ну, короче, с чем-то там, путаю я всё время, с чем именно… словом, воссоединится, монах вспомнит свои предыдущие перерождения, ощутит великую «беззаботность» и прозвереет».

«И чего? » — без особого интереса спрашивал Найдёныш.

«И того! Ну, то есть не всё и не совсем того. По-разному бывает. Некоторые да, сразу безумными становятся, их потом хоть в клетку сажай. И сажают, кстати, вон Тюхля рассказывал… А бывает, только время от времени на человека накатывает. Прозверение, так и называют. Он тогда может с самим Сатьякалом общаться. Видения всякие у таких монахов бывают, про прошлое, про будущее, про настоящее».

«А Тойра?»

«А? То-ойра… Тойра, представь, завопил дурным голосом, — (Птич с явным удовольствием изобразил это), — и упал в обморок. На два месяца».

«Врешь, — не удержался Найдёныш. — Таких длинных обмороков не бывает. А ел он как? А?»

«Так я о чем! Не ел он, ему только жижицу какую-то монахи в рот вливали. А он всё кричал на непонятном языке. Думали даже, зандроб в него вселился, вызывали отца Луггуша, который большой знаток всякой нечисти, наизгонял их, говорят, и не сосчитать! Так он руками поводил-поводил над обморочным Тойрой, языком поцокал, свечами пообкуривал — ну и всяко-разно; а потом сказал, мол, нет в Тойре никаких зандробов. Короче, оставили его лежать на койке, прибирали за ним, жижицей кормили и думали, что скоро умрет. Вместо того чтоб прозвереть, прорастеньился бедняга. А он…» — Птич выдержал положенную паузу.