— Слушайте, вы будете чек выбивать или думать свои мысли? — услышал Леня исполненный боевого задора голосок. — Вы уже Барух Спиноза или пока еще Леня Рафалович?

В полном ошеломлении Рафалович взглянул в окошко кассы, возле которого незаметно для себя оказался. Круглое личико с капризными губами, коровьи глаза, волосы жесткие и курчавые, как у негритянки, пикантно вздернутый носик — где-то он это определенно видел. Но где? В части, в городе? При каких обстоятельствах? Амурных дел с ней у него не было, это точно. В таких вопросах память его не подводила. Жена или подруга кого-то из многочисленных знакомых? Контакт по линии гешефтов? Нет. Точно нет. Здесь он тем более мог положиться на свою безотказную память. Тогда откуда же эта кассирша его знает?..

— И долго вы будете на меня пялиться, как старый поц на новую метелку? Выбивайте свой коньяк и не задерживаете очередь!

Леня заплатил, получил чек и сдачу, пошел в отдел, затоварился коньяком и шампанским, вернулся к кассе. Все это он делал автоматически — мысли его были погружены в решение новой задачи. Во-первых, нехорошо, когда тебя знает кто-то, кого не знаешь ты, во-вторых, нельзя допускать провалов в памяти, особенно если это связано с людьми, в-третьих… было в этой бойкой пухлой особе что-то такое… родное, знакомое. Он застыл сбоку от окошечка, не сводя глаз с кассирши и вспоминая, вспоминая…

Очередь, накопившаяся за время перерыва в работе кассы, быстро рассосалась. Освободившаяся кассирша подперла щеку ладонью и выразительно посмотрела на Рафаловича.

— Нет, он себе думает, что попал в Эрмитаж, — заметила она, как бы апеллируя к невидимой публике.

— Стоп! — воскликнул Рафалович. — Я вспомнил. Вы учились со мной в одной школе, в Ленинграде. Только я был в одном классе с Ником Захаржевским, а вы — с его сестрой, Таней. И зовут вас Лиля… Ясновская, кажется.

— Ясногородская, — поправила кассирша.

Лиля Ясногородская. Когда Леня заканчивал школу, она была нелепой и прыщавой толстухой с визгливым ломким голосом. Он бы никогда не запомнил ее, если бы не еще одна встреча. Уже будучи курсантом, Леня узнал, что в город на несколько дней приехал из Москвы Ник. Он отправился в гости к другу и нежданно-негаданно оказался на дне рождения его сестренки, рыжей красотки Тани. Было весело, шумно, шампанское лилось рекой. Леня с Ником решили остаться побалдеть с молодежью. Была там и Лиля, вся в золоте и фирменной джинсе. В ней начало уже проявляться нечто женственное, и Леня мимоходом заинтересовался. Он танцевал с ней, проводил до дому, даже, кажется, целовался в парадной. После этого они не встречались. Позже он узнал, что у нее в семье произошла непонятная и неприятная история… Будто бы у них ограбили квартиру, а потом дело обернулось таким образом, что под суд попала мать Лили, имущество конфисковали, а сама она, даже не закончив десятый класс, была вынуждена уехать к родственникам на Север. И вот теперь, после стольких лет…

— Лиля, скажите, когда вы сегодня освобождаетесь? — спросил он.

Она посмотрела на него испытующе и лукаво.

— А что, не с кем провести холостой вечер? Рестораны, танцы-шманцы, а потом «лягемте лучше у койку»?

— Нет, почему же…

— Тогда что?

Леня смущенно молчал.

— Я не из таких, — продолжала Лиля. — Но если вам таки приспичило, могу пойти с вами хоть сейчас. Только ни в какой не в ресторан, а ко мне. Познакомлю вас с моей тетей. Она будет очень рада. Дядю вы, кажется, и так знаете.

Леня сглотнул.

— И кто ваш дядя?

— Эрлих Яков Израилевич — вот кто! — с гордой скромностью сказала Лиля.

Здрасьте! Бывают в жизни моменты…

— Идемте, — решительно сказал он.

— Сейчас, — сказала Лиля и крикнула в зал: — Лида, сядь на кассу, у тебя в отделе и так никого! А если будет покупатель. Соня обслужит. Я ушла до завтра.

Продавщица послушно вышла из-за прилавка и села за кассу. А Лиля направилась в глубь помещения, на ходу расстегивая сиреневый халат.

— Так вы не просто кассирша? — спросил, идя за ней, Рафалович.

Лиля остановилась и, прищурившись, посмотрела на него.

— Вы себе думаете, что племянница Эрлиха пойдет работать простой кассиршей?.. Современный директор должен уметь все, что умеют его подчиненные, и подменить их, если надо. Вы согласны?

Рафалович молча кивнул.

— Подождите меня, — сказала Лиля, вновь двинувшись к служебной двери с надписью «Посторонним вход воспрещен». — Я переоденусь и вызову такси.

Рафалович отошел к столику для покупателей и стал ждать, сжимая в руке бутылку шампанского…

II

Темнело. Лизавета включила электричество, нашла на полке очки и, надев их, села за стол дочитывать Танькино письмо:

«…А дальше все понеслось, как снежный ком: часа не проходит, чтобы кто-нибудь не пришел, не позвонил (телефон поставили, спаренный с комендантским), не предложил что-нибудь — сценарий, роль в телеспектакле, выступление на концерте. Я за весну снялась в трех эпизодах, в телевизоре помаячила среди березок под стихи «По вечерам над ресторанами…», выступила в нескольких концертах, даже на День Радио. Еще пластинку записала с четырьмя песнями. Я тебе пришлю обязательно когда готова будет. Так что, когда до дому добиралась, валилась на кровать без сил, а утром начиналось все снова. Устала. Еще раз извини, что долго не писала. Сама понимаешь.

И вот среди всей этой кутерьмы является Ванька. Пьяный, но не так чтобы очень. Каялся, в ногах валялся, руки целовал. Пустила его, конечно, жалко стало. Только он вечером еще надрался и ночью на меня полез. Я прогнала его. Тогда он совсем из дому ушел, к родителям своим вернулся. Мне, если честно, легче без него: мужик с возу… Добро бы еще мужик был, а то комедия одна. И есть муж, и нет его. Ни хозяин, ни добытчик, ни по ночному делу, разве по пьянке или с похмелья. Уж и забыла, когда в последний раз… А сейчас он мне совсем не нужен, без него дел хватает.

В институте меня, против всяких правил, перевели на заочную форму обучения, хотя на подготовительном отделении такой у них и в заводе не было, специально для меня сделали. Сказали так: летнюю сессию могу сдавать в любое время, по направлениям, и если сдам без двоек, то буду уже числиться студенткой первого курса, с индивидуальным графиком занятий. Я отказываться не стала, хотя на их учение времени взять неоткуда. У меня свое учение: Никита свел меня к театральному педагогу Коху Борису Львовичу. Старенький уже, на пенсии, но очень хороший, хотя и сердитый, даже матерится иногда. Учит меня двигаться правильно, изображать всякие чувства телом, руками, глазами. У него своя теория. На сцене, говорит, не переживать надо, а изображать переживание. Представляешь, у древних греков, оказывается, актеров, которые плакали натуральными слезами, забрасывали гнилым луком. Занимаюсь я с ним через день, когда днем, когда вечером. В доме прибраться, сготовить что-нибудь руки не доходят. Приглашаю мать соседа, пенсионерку, плачу ей немножко, зато в доме чисто, и еда есть. Видишь какая я стала барыня: уже служанку завела. А что делать?