После того как Япония в сентябре 1940 г. подписала Тройственный пакт, Чан Кайши, подобно Сталину, решил, что шансы Японии ввязаться в войну с Соединенными Штатами значительно выросли, и эта перспектива его сильно ободряла. Судьба Китая теперь была в руках США, хотя Чан Кайши и понимал, что Советский Союз рано или поздно также окажется в рядах антифашистского альянса. Он предвидел, что мир станет более поляризованным и более понятным, а за доской в этой «шахматной партии» вместо трех игроков останутся только две стороны.

И советский, и японский режимы, ненавидевшие друг друга, хотели обезопасить свои тылы. В апреле 1941 г., после подписания советско-японского пакта о нейтралитете, Сталин лично приехал на Ярославский вокзал Москвы, чтобы проводить японского министра иностранных дел Есукэ Мацуока, который был все еще навеселе от довольно навязчивого хлебосольства советского лидера. В толпе провожавших на платформе Сталин неожиданно заметил полковника Ганса Кребса, немецкого военного атташе в Москве (он в 1945 г. станет последним начальником немецкого Генерального штаба). К полному изумлению Кребса, Сталин похлопал его по спине и сказал: «Мы всегда должны оставаться друзьями, что бы ни произошло». Нарочитое дружелюбие диктатора несколько не соответствовало его напряженному и болезненному виду. «Я уверен в этом», – ответил Кребс, приходя в себя от неожиданности. Он не мог поверить в то, что Сталин еще не догадывается о подготовке Германии к вторжению в Советский Союз.

Гитлер был абсолютно уверен в своих силах. Он решил не обращать внимания ни на предупреждение Бисмарка никогда не воевать с Россией, ни на явную опасность войны на два фронта. Он оправдывал свое давнее желание уничтожить «еврейский большевизм» тем, что это был самый верный способ заставить Англию заключить мир на его условиях. После поражения Советского Союза Япония будет в состоянии отвлечь все внимание Америки к бассейну Тихого океана, подальше от Европы. Однако главной целью нацистской верхушки все же оставался захват советских запасов нефти и продовольствия, что, как они полагали, сделает Третий рейх непобедимым. В соответствии с «планом голодомора», составленным статс-секретарем Гербертом Бакке, захват вермахтом продуктов питания должен был повлечь за собой голодную смерть тридцати миллионов советских людей, в основном горожан.

Гитлер, Геринг и Гиммлер с большим энтузиазмом ухватились за план Бакке. Похоже, он обещал и радикальное решение растущей проблемы с продовольствием в Германии, и давал им в руки мощное оружие в идеологической войне против славянства и «еврейского большевизма». Вермахт также одобрил этот план. То, что кормить три миллиона своих солдат и 600 тыс. лошадей теперь можно будет за счет местного населения, очень сильно облегчало проблему снабжения армии на таком огромном расстоянии, да еще и при плохом железнодорожном сообщении. Естественно, советские военнопленные, в соответствии с этим планом, также обрекались на голодную смерть. Таким образом, вермахт еще до того, как прозвучали первые выстрелы, стал активным участником геноцида, тотальной войны на уничтожение.

4 мая 1941 г. Гитлер, рядом с которым стояли его заместитель Рудольф Гесс и рейхсмаршал Геринг, обратился с речью к рейхстагу. Он заявил, что национал-социалистическое государство «просуществует тысячу лет». Через шесть дней Гесс, не предупредив никого, поднялся в воздух на истребителе Me-110. При лунном свете он долетел до Шотландии и спрыгнул с парашютом, сломав во время приземления лодыжку. Астрологи убедили его, что он сможет заключить с англичанами мир. Гесс, хотя и страдал легким душевным расстройством, все же, подобно Риббентропу, предчувствовал, что вторжение в Советский Союз может обернуться для Германии катастрофой. Впрочем, его мирная миссия, которую он сам на себя взял, оказалась обречена на бесславный провал.

Его прибытие в Британию совпало с одним из самых тяжелых за все время «блица» налетов немецкой авиации. Люфтваффе, воспользовавшись благоприятной для бомбардировщиков яркой луной, в ту ночь атаковали Гулль и Лондон, нанеся разрушения Вестминстерскому аббатству, Палате общин, Британскому музею, многочисленным больницам, расположенным в Сити, Лондонскому Тауэру и городским докам. Зажигательные бомбы вызвали 2200 крупных пожаров. Эти налеты довели общее количество жертв от немецких бомбежек до 40 тыс. человек, а число получивших серьезные ранения – до 46 тыс. человек.

Странная миссия Гесса вызвала в Лондоне замешательство, в Берлине оцепенение, а в Москве – глубочайшее недоверие. Английское правительство абсолютно неправильно отреагировало на это событие. Оно должно было тут же прямо заявить, что Гитлер попытался договориться о мире, но его предложение было категорически отвергнуто. Оно этого не сделало, создав тем самым у Сталина убеждение, что полет Гесса был организован английской секретной службой. Он уже давно подозревал, что Черчилль пытается спровоцировать нападение Гитлера на Советский Союз. А теперь он, вероятно, думал: не вошел ли ярый антикоммунист Черчилль в сговор с Германией? Сталин уже отверг как «английскую провокацию» все предупреждения о немецких приготовлениях к вторжению в СССР, поступившие к нему от англичан. Даже детальные донесения собственной разведки им отвергались с негодованием на том основании, что агенты, находящиеся за границей, попали под разлагающее влияние Запада.

Сталин все еще воспринимал заверения Гитлера, изложенные им в письме в начале года, о том, что немецкие войска передислоцируются на восток исключительно с целью расположить их вне зоны действия британских бомбардировщиков. Малоопытный начальник ГРУ (Главного разведывательного управления РККА) генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков также был уверен, что Германия не нападет на Советский Союз, пока не победит Великобританию. Голиков отказался передавать какую-либо информацию о немецких намерениях, полученную его агентами, начальнику Генерального штаба Жукову или Тимошенко, заменившему Ворошилова на посту Народного комиссара обороны. Однако они и без этого были в курсе концентрации сил вермахта на советской границе и к 15 мая разработали чрезвычайный план. В нем обсуждалась возможность превентивного удара, который должен был нарушить все немецкие приготовления. Кроме того, Сталин все же согласился, в качестве меры предосторожности, увеличить общую численность армии, призвав 800 тыс. резервистов, и развернуть вдоль западных границ СССР почти тридцать дивизий.

Некоторые историки-ревизионисты, как бы пытаясь оправдать последующую гитлеровскую агрессию, высказывают мнение, будто все эти меры СССР являлись частью реального плана напасть на Германию. Но Красная Армия была просто не в состоянии начать крупное наступление летом 1941 г., да и решение Гитлера о вторжении в СССР все равно было принято намного раньше. С другой стороны, нельзя исключить и предположение о том, что Сталин, встревоженный таким молниеносным поражением Франции, мог рассматривать возможность превентивного удара по Германии зимой 1941 г. или, более вероятно, уже в 1942 г., когда Красная Армия была бы лучше подготовлена и перевооружена.

Поступало все больше разведданных, подтверждающих опасность немецкого вторжения. Сталин не поверил донесениям своего самого результативного агента Рихарда Зорге, сотрудника немецкого посольства в Токио. В Берлине советский военный атташе смог получить информацию о том, что вдоль границ с Советским Союзом сконцентрировано уже 140 немецких дивизий. Советское посольство в Берлине даже умудрилось заполучить доказательства того, что немецким войскам начали выдавать немецко-русские разговорники, в которых были такие фразы: «Руки вверх», «Ты коммунист?», «Буду стрелять!» и «Где председатель колхоза?».