Но в конце красный диод сменился зеленым, и таймер остановился, а это означало, что Пендергаст все же убил этого сукина сына, взял его пульт и выключил таймер.

Пять минут спустя д’Агоста услышал, как открылась дверь здания 44, и вошел Пендергаст. Д’Агосту встревожил вид специального агента: тот был покрыт пылью, одежда на нем была изорвана в клочья, на лице появились две глубокие царапины, залепленные корочкой из грязи и крови. Он хромал.

Пендергаст подошел к лейтенанту и вытащил у него изо рта бильярдный шар. Д’Агоста сделал несколько глубоких вдохов.

– Вы успели его вырубить на самом краю! – сказал он. – Господи боже, у вас такой вид – будто только что из окопов.

– Мой дорогой Винсент, извините, что заставил вас поволноваться. – Пендергаст начал снимать с него ремни. – Наш друг устроил восхитительное сражение. Должен сказать вам откровенно: я никогда не встречал более сильного противника.

– Я знал, что вы в конце дадите ему прикурить.

Пендергаст развязал ему руки, и д’Агоста поднял их, восстанавливая кровоток. Пендергаст осторожно отстегнул жилет с пакетами взрывчатки, снял, аккуратно положил на ближайший стол.

– Расскажите, как вы расправились с этим мерзавцем.

– Боюсь, что в Бюро у меня сложилась репутация агента, который не задерживает преступников, а убивает, – сказал Пендергаст, развязывая голени д’Агосты. – Так что сегодня я для разнообразия арестовал преступника живым.

– Он жив? Господи боже, как вам это удалось?

– Вопрос упирался в выбор игры. Мы начали в шахматы, и он чуть не поставил мне мат, потом играли в кости, но мне выпадали плохие номера. И вот в конце мы сыграли в игры разума, и мой противник оказался катастрофически не готов к такой игре.

– Игры разума?

– Понимаете, Винсент, он фактически поймал меня и приставил пистолет к моему виску. Потом отпустил меня, как кот отпускает мышь.

– Правда? Ничего себе. С ума сойти.

– И вот тогда ко мне пришло столь необходимое прозрение. К тому времени Озмиан фактически признал, что эта «охота» для него нечто большее, чем охота: это было изгнание того, что он здесь пережил. Когда он пощадил меня, я понял, что Озмиан изгоняет демона гораздо более крупного, чем даже сам представляет. Здесь с ним случилось что-то ужасное, гораздо более ужасное, чем сессии у психиатра, лекарственные средства и смирительные рубашки.

Д’Агоста, как обычно, не знал, к чему клонит Пендергаст и даже о чем он говорит.

– И как же вам удалось его скрутить?

– Если мне позволено похвалить себя, то я скажу, что очень горжусь своей последней стратагемой, которая состояла в том, чтобы отстрелять все патроны в моем пистолете и таким образом внедрить в голову моего противника ложное представление о безопасности, в результате чего он нырнул с головой в мою последнюю ловушку.

– И где же он?

– В подвале здания девяносто три, в кабинете, который когда-то он хорошо знал. В кабинете, в котором доктора превращали его в то, чем он стал сегодня.

Наконец Пендергаст освободил ноги д’Агосты, и тот встал. Его пробирала дрожь. Когда все это начиналось, Озмиан бросил его одежду на стул, и теперь лейтенант пошел за ней.

– Превращали его в то, чем он стал сегодня? И что это значит?

– В двенадцатилетнем возрасте наш знакомый был морской свинкой, он прошел здесь экспериментальный курс электрошокового лечения. В результате его краткосрочная память была стерта, что обычно для этого метода. Но воспоминания, даже самые глубинные, никогда не стираются, и мне удалось вернуть его к ним, и это получилось самым драматическим образом.

– Электрошоковая терапия? – Д’Агоста натянул на себя куртку.

– Да. Как вы, возможно, помните, он заявлял, что его не подвергали электрошоку в «Кингс-Парке». Но когда он меня отпустил, я понял, что это не так. Я понял, что его подвергали такому лечению, только он ничего не помнит. В подвале здания я нашел архив, а в нем папку исследователя, который проводил экспериментальный курс, и там была фактическая запись, выписано каждое слово, как доктора успокаивали бедного мальчика, убеждали сесть в пугающее кресло для электрошоковых процедур. Выясняется, что Озмиана подвергли особенно жесткому курсу лечения. Нормальное значение составляет четыреста пятьдесят вольт при токе величиной девять десятых ампера на протяжении полусекунды. Наш парень получал такое напряжение, но амперы в три раза больше на отрезке времени не менее чем в десять секунд. Кроме того, электроды последовательно перемещались спереди назад и с одной стороны черепной коробки на другую. В ходе процедуры у него мгновенно начинались спазмы, которые продолжались много минут после окончания сеанса. Я предполагаю, что эти процедуры нанесли значительный ущерб правой надкраевой извилине.

– А это что такое?

– Та часть мозга, которая отвечает за сочувствие и сострадание. Такое повреждение мозга, вероятно, объясняет, как человек мог убить и обезглавить собственную дочь, а также получать удовольствие от охоты на людей. А теперь, Винсент, возьмите вашу рацию: пожалуйста, вызовите полицейскую поддержку, я тоже вызову людей из Бюро. Мы имеем жестокое убийство заслуженного федерального агента, а также арестованного преступника, который, к сожалению, полностью впал в безумие, а значит, с ним придется обращаться крайне осторожно.

Он повернулся, взял свою одежду и вещи, лежащие в углу. Д’Агоста, замерев, наблюдал за тем, как Пендергаст пристально смотрит на останки Лонгстрита. Специальный агент сделал неторопливый, скорбный жест, почти поклон. Потом повернулся к д’Агосте:

– Мой дорогой друг, я чуть было не подвел вас.

– Нет-нет, Пендергаст. Завязывайте с вашей скромностью. Я знал, что этот ублюдок не имеет против вас ни малейшего шанса.

Пендергаст отвернулся, чтобы скрыть от д’Агосты выражение своего лица.

Брайс Гарриман прошел через лабиринт огромного оживленного отдела городских новостей газеты «Пост» и остановился в дальнем конце перед дверьми Петовски. Это была вторая встреча за две недели. Дело не то что необычное – неслыханное. И когда он получил это сообщение – вообще-то, вернее сказать, вызов, – все то облегчение, которое он испытал, когда его вдруг неожиданно выпустили из тюрьмы, испарилось.

Это не сулило ничего хорошего.

Он глубоко вздохнул и постучался.

– Входите, – раздался голос Петовски.

На этот раз в кабинете, кроме Петовски, никого не было. Он сидел за столом, покачиваясь в кресле из стороны в сторону и играя с карандашом. Целую минуту он разглядывал Гарримана, потом перевел взгляд на карандаш. Сесть репортеру он не предложил.

– Вы читали о пресс-конференции, которую дала полиция сегодня утром? – спросил он, продолжая раскачиваться взад-вперед.

– Да.