чтобы мы втиснулись в "Твин Оттер", меньший из двух самолетов в подразделении. Смысл макета заключается в том, чтобы ознакомиться с самолетом и понять, где и когда нужно пристегиваться к статической линии.

Эта птица выглядела хорошо использованной. Когда мы загрузились в самолет, по проходу распространился запах авиационного топлива и забрался мне в пазухи, и это что-то всколыхнуло во мне, когда я сел. Мой пульс участился. Кожа покрылась мурашками от предвкушения, но это были всего лишь учения, и после инструктажа мы выгрузились в грузовик. Тогда инструктор попросил нас сделать это еще раз.

Поднявшись на борт самолета, я почувствовал, что это не очередные учения, а затем заметил, как пилот направился к двери кабины. Они стреляли по нам. Как только мы сели, пилот запустил пропеллеры, не дав нам времени подумать или отступить. Через две минуты мы поднялись в воздух и набрали высоту 1500 футов. Когда мы набрали высоту, назначенный наблюдатель бросил бумажные стримеры, чтобы оценить скорость ветра. Я наблюдал, как они разворачиваются в термальных потоках, пока он указывал на DZ.

День выдался синим, ветер был легким, от трех до пяти узлов, и мы делали длинные петли. Один за другим мы вставали, добирались до статической линии, становились на колени и пристегивались.

Я прыгал одним из последних и был спокоен, хотя и неуверен, когда втыкал булавку в леску и фиксировал ее. Вот и все, подумал я. Именно здесь сломается нога и умрет мечта. Это была чистая правда, но я утешался тем, что забрался так далеко. По крайней мере, я сделаю один прыжок. И если это будет мой первый и последний, то лучше, чтобы он получился певучим. Споттер сообщил мне направление ветра, указал DZ и перечислил опасности. Самолет повернул к точке моего выхода, и я подал сигнал.

"Я правильно понял?!" Мы двигались со скоростью девяносто узлов, но мой пульс был на удивление ровным, когда я высунул одну ногу в открытую дверь.

"Приготовьтесь", - сказал он. Несмотря на прохладу, пот щекотал шею, а время замедлилось до того момента, когда корректировщик хлопнул меня по спине.

"Толкай тысячу!" крикнул я и, используя обе руки, впервые за четырнадцать лет выскочил за дверь и устремился в небо по статической линии. "Две тысячи, три тысячи, четыре тысячи!" При прыжках на статической линии не нужно дергать за шнур - разве что задействовать резерв, - и потребовалось всего пять секунд, чтобы мой балдахин раскрылся с силой. "Проверка тысячи!"

Я поднял голову и осмотрел свой балдахин на предмет дыр или перекосов. Мои подвесные линии были слегка перекручены, но я понял это, натянул стояки, оттолкнулся ногами, как при езде на велосипеде, и в мгновение ока свернул. Парашют наполнился, и я еще больше замедлился.

Он управлялся как баржа. Когда я переключался влево или вправо, возникала жуткая задержка, но я хорошо улавливал ветер и маневрировал под него, падая со скоростью примерно семнадцать с половиной футов в секунду. Это кажется довольно быстрым, когда земля мчится к тебе, но я не смотрел вниз. Я держался уверенно, глядя перед собой, и касался земли ступнями и коленями. Я почувствовал боль в левой голени, когда перекатился вправо, но она была недолгой.

Нога выдержала!

К нам подбежал инструктор, запыхавшийся, но впечатленный. Он предложил несколько советов и руку помощи, и когда я поднялся на ноги, то обнаружил, что не могу перестать улыбаться. И это была не улыбка злого Гоггинса. Она была широкой, естественной и заслуженной.

Улыбка вызвана тем, что я думал, что нога точно сломается! (Фото: Грег Джонс)

В течение следующих двух недель, по мере того как мы продолжали прыгать, DZ становились все теснее и теснее. Открытых полей больше не было, только крошечные прогалины в лесу. Многие деревья были повалены жуками, но эти стволы все еще стояли на страже, как в лесу зомби. Сверху они напоминали шипы. Это были не единственные опасности. Здесь были валуны, реки, озера, болота, поваленные деревья и колючие кустарники. А еще было много живых вечнозеленых деревьев, которые пытались дотянуться и схватить нас. В большинстве прыжков хотя бы один из наших одноклассников оказывался в подвешенном состоянии. Один из них зацепился за верхушку девяностофутового хвойного дерева, и оно едва удержало его. Ему повезло, потому что, когда его парашют потерял воздух, он стал бесполезен, и падение убило бы его.

Бывало, что DZ было трудно разглядеть с птицы, а ветер был чертовски переменчив. Информация споттера о ветре обычно устаревала в течение нескольких минут, так что если вы не были одним из первых прыгающих, вам приходилось выяснять это на девяносто втором прыжке. Это еще больше усложняло задачу - избегать всех опасностей, пока я искал оранжевый X, указанный инструкторами.

Я ни разу не зацепился за дерево, но во время одного прыжка задел его плечом, меня закрутило на ветру, а во время другого я жестко и быстро приземлился. Это напугало инструкторов, но я был рад, что это произошло, потому что моя нога снова поглотила удар, и с этого момента я точно знал, что могу идти.

Мое тело восстанавливалось. Синяки по большей части исчезли, а межреберные мышцы освободились. К последним дням тренировок новичков я мог дышать свободно и чисто, и все вокруг замедлилось. Я хорошо читал ветер, увереннее рулил, приблизился к "иксу" и стал точно попадать в цель.

На выпускном не было никакой помпезности и торжественности, что было еще одним признаком того, что я был именно там, где должен был быть. Несколько инструкторов сказали несколько слов, затем вручили нам форму, и на этом все закончилось. Из нашего класса выпустились все, кроме одного кандидата, что говорило о том, насколько сильным был мой класс и как сильно мы сплотились как команда. ХК выглядел одурманенным, а ПБ сияла. Она прошла путь от неспособной прыгнуть с двадцатифутовой платформы до одной из лучших прыгуний в нашем классе новичков.

Я гордился собой еще и потому, что прошло всего десять с половиной месяцев после операции, которая превратила мои стремления прыгуна в воду в невыполнимую миссию. И мне потребовалась каждая унция выносливости, преданности и веры, чтобы сделать это. Теперь, когда я это сделал, хотя и чувствовал удовлетворение, я был достаточно взрослым и проделал достаточно тяжелой работы, чтобы знать то, чего не знали счастливые молодые новички. Это дерьмо только начиналось.

Я видел, насколько опасной и серьезной была эта работа. Каждый прыжок был