Внутри они — та же Земля с полями, лугами и горизонтом, уходящим… резко вверх. Любители высоты найдут много местечек, откуда можно полюбоваться звездным небом, только смотреть придется себе под ноги. Гравитация там искусственная, а обитатели почти всегда смотрят вверх или внутрь планеты.

Города — живые, этакий Баварский лес. Дома растут и сами принимают заданную форму. Улицы петляют, извиваются, а в определенный шаловливой программой срок на них вырастает новое жилье. Бриллианты Дайсона обшиты солнечными батареями, и города обеспечены безграничной энергией.

Каждый бриллиант — это рай, где царит полная свобода. Бери и пользуйся сколько душе угодно, только будь добр платить еженедельный взнос — за солнечную энергию, содержание энергонасосов, пользование программным обеспечением, без которого человечество пропадет.

А есть еще Ангел. Создателям бриллиантов, похоже, мало было самих миров, так они зажгли рукотворную аврору — микрозвезду, вращающуюся над планетарной эклиптикой примерно на том же расстоянии, что и Уран — от Солнца. Теперь вся Солнечная залита светом — день царит даже в ее глубинах; звезды меркнут, сияют сами планеты. Земляне всегда сыты и согреты двумя солнцами.

Мы все ближе подлетали к Земле. Я надела скафандр и на страховочном тросе вышла в открытый космос. Свет Ангела преломлялся на гранях бриллиантов, играя всеми цветами радуги. Кольца Юпитера сверкали в магическом резонансе, а блеск природных колец заставлял меня трепетать от благоговейного страха.

На одной третьей световой скорости мы прошли мимо Венеры (превращенной в тропический рай, где люди живут внутри Древ Олдисса[27]). На Марсе архитекторы добились величайшего триумфа: построили сеть дворцов, соединенных знаменитыми каналами, ныне заполненными водой (моторные лодки и дельтапланы сегодня — универсальные средства передвижения на Марсе).

Потом мы, наконец, развернулись и взяли курс на Землю — голубенький шарик среди прочих блестящих и сверкающих елочных игрушек.

Я немало пожила на свете и помню Эру пессимизма, когда все боялись, что Земля — на грани гибели. В принципе боялись не без оснований, но сегодня моя родная планета возродилась из пепла еще более красивой и плодородной. Льды на полюсах и дождевые леса восстановлены, а десятки миллиардов жертв смертельного коктейля из глобального потепления, радиации и биологических войн теперь удобряют почву на пользу будущим поколениям землян.

Многого добились, когда я только покидала Землю: Африка жила лучше, Китай боролся с демографическим кризисом, уровень загрязнения был низким как никогда. Однако работы оставался еще непочатый край.

Через полтора века прогресс поражал воображение.

Земля возродилась подобно Фениксу.

Я включила за забрале шлема режим увеличения и долго всматривалась в очертания городов, ища Лондон. Отыскала Биг-Бен.

Я возвращалась домой.

Как мне восхвалить красоты Солнечной системы и Земли? Восславить человеческий гений, его силу воображения?

Никак. Мой язык слишком беден. В океанах живут дельфы, в небесах парят легкокостные люди, а города — воплощение роскоши. Природа не загублена, напротив — восстановлена заботами землян: Скалистые горы, Гималаи, Южный полюс, африканские саванны, дождевые леса, горы Шотландии, леса Центральной Европы, пустыни, пирамиды, Тадж-Махал, города инков и ацтеков, Белый дом, Британский парламент… все эти сокровища возрождены и сохранны как жемчужины планетарной коллекции.

Но страшно было оказаться там, где все прекрасно, где нет бедности, где образование доступно каждому, а средний уровень интеллекта — гений. Земная цивилизация распрощалась со старением, здесь красота давалась при рождении по умолчанию. Я нигде не встречала женщин с плоской грудью и мужчин с маленьким членом. Люди не умирали от ударов и сердечных приступов… они вообще больше не умирали.

Какое-то время все казалось чудесным. Я путешествовала, наслаждалась обществом, радовалась, напивалась, помогала сыну разрабатывать новые стратегии в торговой политике.

Я вновь посетила Флоренцию, прошлась по галерее Уффици, где уже не мешались толпы бубнящих туристов. Во всех венецианских барах и отелях, оказывается, установили сверкающие чистотой туалеты. Парижские официанты поразили меня тактом и обходительностью. В Нью-Йорке, жизнь, как ни странно, текла размеренно, без суеты. На Среднем Западе процветали кафе и рестораны, в меню которых изумительный капучино и различные блюда для гурманов.

В Индии я не увидела ни одного попрошайки. В Санкт-Петербурге рестораны удивили сервисом и кухней высшего разряда. От преступности, загрязнения, перенаселенности, невежественности и следа не осталось. Визы отменили, и путешествия стали доступны для всех. Одевались люди достойно и со вкусом, и при этом никто не повторялся. Чаще стали заключаться межрасовые браки.

Все, что я так не любила в родной планете, пропало. Меня теперь окружали веселые, остроумные люди. После стерильной, одинокой жизни на Ребусе я наконец обрела достойное общество.

Лучшего и пожелать было нельзя!

Питер всегда находил время побыть со мной. Раз в неделю мы ужинали вместе, и он заказывал для меня новые сорта вин. Я все больше узнавала о его удивительных приключениях на планете Меконий — Питер оказался превосходным рассказчиком. Он всячески старался мне угодить. Буквально всеми силами. Из кожи вон лез.

Он прочел все статьи обо мне, скопировал и прослушал черновики моих мемуаров, приобрел все мои книги (хоть и признался, что читать их тяжеловато). Питер знакомил со мной всех своих девушек, спрашивал мое мнение по поводу советов помощников, давал просматривать записи совещаний. Навалил на меня столько… позволив тем самым влиять на себя.

Ему нравилось слушать о психических «бомбах». Он поражался, как при помощи одной только лести и техники раздувания эго из человека можно слепить новую личность.

Питер так нуждался во мне. Нагружал, нагружал, нагружал меня заботами… но ведь здорово было наконец побыть матерью для родного сына.

Однако вскоре я утомилась, пресытившись идеальным миром и людьми, безупречностью их поведения. Мне надоели удовольствия, прекрасная архитектура и роскошные наряды.

Мне стало не хватать анархии, пошлости, уродства. Захотелось, чтобы хоть раз общественный транспорт пришел с опозданием, чтобы официант пролил на меня кофе, при этом не извинившись, чтобы кто-нибудь пихнул меня локтем на улице, а я бы крикнула в ответ: «Смотри, куда прешь!». Хотелось мусора во дворе, кислого вина, несварения и запора по утрам, и чтобы машина ломалась, чтобы все вокруг психовали и просили потом прощения, чтобы устриц подавали с песком… Как я соскучилась по старому доброму прошлому.

Прожив век в совершенном и абсолютно сбалансированном мире, я снова захотела стать ничтожной и одинокой.