Накануне казалось, что Джонас почувствовал себя лучше. Но теперь ему стало еще хуже, чем прежде.

Стелла осторожно поднялась, чтобы не разбудить Сэмми, и приблизилась к мужу. Уже возле дивана можно было ощутить жар, исходящий от его тела. Она тронула его лоб – и тут же отдернула руку. Джонас горел. Снова.

Кроме того, от него исходил неприятный запах. Это был не просто запах пота и немытого тела – в нынешних условиях они все так пахли; запах был какой-то… гнилостный. Рана в животе не заживала. Ему могли помочь лишь антибиотики в лошадиных дозах.

Джонасу нужен был врач. Причем срочно.

Стелла прошла в угол, где были сложены их скудные припасы. Налила воды в чашку и с трудом сдержалась, чтобы самой не сделать глоток. Ей так хотелось пить, что рот был словно набит опилками. Но Стелла запретила себе думать об этом. Приходилось растягивать интервалы между приемами пищи, во время которых допускалось немного попить – во всяком случае, для себя. Приоритет был за Джонасом. Для него в прямом смысле речь шла о жизни и смерти.

Она опустилась на колени рядом с ним, промокнула ему губы водой и полила немного на горячий лоб. Ей хотелось бы каждый час прикладывать ему холодные компрессы, чтобы сбить лихорадку, но тогда уже к концу дня у них не осталось бы воды. И не похоже было, что спасение уже близко.

Джонас заворочался, затем открыл глаза. Взгляд у него был остекленелый.

– Воды, – произнес он едва слышно.

Стелла приподняла ему голову и поднесла чашку ко рту. Джонас сделал несколько жадных глотков и откинулся на диван.

– Мне… стало так трудно… дышать. Внезапно, – сказал он слабо.

– У тебя высокая температура. Ты сможешь проглотить таблетку?

– Да, – ответил Джонас.

Но когда он с помощью Стеллы вновь приподнял голову и проглотил две таблетки парацетамола, силы оставили его окончательно. Джонас закрыл глаза и не открывал, даже когда Стелла говорила с ним. По крайней мере, его не мучила боль – или он не сказал об этом. И все же затрудненное дыхание вызывало больше опасений.

За спиной послышался шорох. Сэмми проснулся и подошел к ней.

– Так хочется пить, – пожаловался он.

Стелла поднялась и, подведя его в угол с припасами, налила ему чашку воды. Сэмми выпил так же жадно, как минутой раньше его отец.

– Можно еще? – попросил он.

У Стеллы сердце обливалось кровью, но она покачала головой.

– Можешь немного потерпеть? Воду и так приходится беречь.

– Когда приедет полиция?

– Скоро уже. Может, даже сегодня.

Но в действительности Стелла уже потеряла всякую надежду. Денис Шоув сообщит о них в полицию, только когда сам почувствует себя в полной безопасности, а это могло затянуться. Джонас был прав в своих пессимистичных прогнозах: если помощь и придет, будет уже слишком поздно. Слишком поздно для Джонаса при его ранении. И для всех, потому что запасы воды очень скоро иссякнут.

Стелла устремила взгляд на окно. Увидела обрамленное в прямоугольник небо. И снова Джонас был прав: Сэмми единственный мог выбраться из этого наглухо закрытого амбара. Поначалу она упиралась, и вечером, прежде чем уснула, отвергла этот план как совершенно абсурдный.

Теперь же Стелла понимала, что вопроса, идти на такой шаг или нет, вообще не стояло.

У них просто не было другого выбора.

Кейт проснулась в восемь часов и решила, что не стоит так сразу бросать попытки разыскать Нормана Доурика. Во всяком случае, она еще раз отправится в тот район, где он жил до последнего времени. Возможно, ей все-таки удастся разыскать кого-нибудь, кто знал бы о его местопребывании. Если ничего не выйдет, она попытается навести справки в журнале регистрации. Доурик жил на пенсию по инвалидности и не мог просто исчезнуть, не лишившись при этом единственного источника дохода. Разве только он давно попрошайничал где-нибудь на улице. В таком случае разыскать его действительно будет невозможно.

Кейт умылась над маленькой раковиной в номере. При этом она внимательно рассматривала себя в зеркало – действие для нее совершенно нетипичное. Обычно она намеренно избегала зеркал. Однако Кейт вынуждена была признать, что мастер, которого она выбрала, неплохо поработала над ее волосами. Вместо привычных облезлых локонов у нее была ступенчатая, короткая стрижка, которая скрадывала худобу лица, делала его более мягким и юным. Неприметный русый цвет оживили светлые и каштановые локоны, и это добавило блеска. Кейт не имела склонности делать себе комплименты, но впервые за много лет она смотрела на свое отражение без грусти и чувства безысходности. Она нравилась себе. Кейт не строила иллюзий и не надеялась стать моделью, и все же она могла уделять себе больше внимания, чем раньше.

После завтрака, который состоял из пропитанных жиром тостов и каши и обещал залечь в желудке до конца дня, Кейт снова поехала в фабричный квартал. Как и накануне, она припарковалась под эстакадой между жилыми домами и промышленной зоной. Когда вышла из машины и направилась к домам, увидела знакомого индийца. Тот уже – или до сих пор? – сидел на бетонном бортике. Кейт вспомнила его имя: Кадир Рошан.

– Вы всё ищете его? Колясочника? – спросил он.

– Да. Мне очень нужно его разыскать.

– Знаете, я вдруг кое-что вспомнил.

Индиец выдержал паузу, покачиваясь взад-вперед на своем бортике. Он так и сидел, обхватив туловище костлявыми, смуглыми руками. Кейт задумалась, значит ли это, что он ждет от нее предложений, и разумно ли будет сунуть ему пятифунтовую купюру. Но Кадир неожиданно продолжил:

– Есть тут одна девочка… Она иногда хвастается, что у нее есть инвалидная коляска. Настоящая.

– Она инвалид?

Индиец улыбнулся.

– Не в том смысле. У нее, – он постучал пальцем по лбу, – тут не всё в порядке. Но ходить она может. Ей не нужно инвалидное кресло.

– Хотите сказать, она как-то заполучила кресло Нормана Доурика? – заключила Кейт.

– Нельзя это исключать.

– В таком случае она знает, что случилось с Доуриком.

Кадир пожал плечами.

– Это ее надо спросить.

– Как ее зовут? Где ее найти?

– Ее зовут Грейс. Грейс Хенвуд.

Он снова улыбнулся. С ним явно было что-то не так, но по-английски он говорил превосходно. Оставалось надеяться, что он не выдумывал на ходу.

– А где живет эта Грейс? – спросила Кейт.

Кадир показал на один из домов, который ничем не отличался от других. Возле входной двери ржавела выпотрошенная стиральная машина.

– Там. Кажется, их семья единственная там живет. Может, еще престарелая дама этажом выше, но точно не знаю…

– Грейс Хенвуд, – повторила Кейт.