Джулиан перевернул ее на живот, сам устроился сверху, раздвинул ей ноги и его член начал медленно погружаться в нее – нарочито медленно, так чтобы она чувствовала его каждой клеточкой. Феба застонала от наслаждения. Он двигался в ее теле, и неосознанное желание постепенно превратилось в острую необходимость, в потребность, без которой невозможно было существовать. Пика страсти они достигли вместе.

Они уснули, крепко обнимая друг друга, и спали как убитые.

Не только синьора Ликари храпит, подумала Феба, улыбаясь. По крайней мере Джуль храпел негромко. Он спал на спине, положив руку на грудь, словно защищал свое сердце. Он выглядел измученным, счастливым и очень юным.

Феба приподнялась на локте и несколько мгновений пожирала глазами спящего мужчину. Видеть его спящим, а значит, уязвимым и доверчивым – настоящий дар небес.

В комнате было прохладно – огонь в камине уже давно погас. За окном занимался серый рассвет.

Феба встала и по мягкому ковру направилась к своему проснувшемуся другу. Чмокнув Харибду в нос, она вернулась обратно, подобрав по пути перчатки и туфли. Потом открыла сундук, достала альбом для рисунков и аккуратно положила его на край кровати. Вслед за этим она взяла первое попавшееся платье – это оказалось изношенное и довольно-таки мятое платье для прогулок, надела его и наклонилась, чтобы поднять с ковра накидку.

Именно в этот миг ее схватила за ногу сильная рука. Феба взвизгнула от неожиданности и попыталась вырваться. С тем же успехом можно было пытаться освободиться от кандалов.

– Ты уходишь? – удивленно спросил Джулиан.

– Да, – мягко ответила она. – Отпусти меня, пожалуйста.

Джуль колебался, и Фебе на мгновение показалось, что он ее не отпустит. Но он разжал руку, лег поудобнее и сложил руки под головой.

Молчание стало напряженным.

– Почему? – наконец спросил он.

– В наших отношениях изменилось только одно: мы занимались любовью. Все остальное осталось прежним. Ты хочешь одного, я – другого. Прошлая ночь была волшебной. Теперь я уезжаю. Все очень просто.

– Феба…

– Прошу тебя, не надо меня останавливать. У меня нет больше сил. Я не хочу спорить и не хочу, чтобы ты меня уговорил остаться. Мы провели чудесную ночь. Давай поставим на этом точку.

Он услышал в ее голосе тщательно скрываемую панику.

Джулиан мог бы сказать многое, и был бы прав. Он знал, что Феба пытается убежать от него и от страха однажды его потерять. Она бежит от сложности и неясности всего, что думает и чувствует. Джулиан всегда старался искоренить неопределенность из своей жизни, устроить ее как считал нужным. Не имея возможности исключить неопределенность, Феба хотела от нее убежать.

– Я… – начал он и замолчал. Сказать можно было все, что угодно: «… все испортил», «… потерял голову, как только увидел тебя», «… никогда не заслуживал тебя» и тому подобные банальности.

Вместо этого он выпалил:

– Я люблю тебя. – Уж этого он точно не планировал говорить.

Феба замерла. Она поцеловала кончики своих пальцев и приложила их к его губам, чтобы не дать ему говорить.

– Спасибо, – сказала она. – Не надо меня провожать.

Она ушла. В это невозможно поверить. Джулиан закрыл лицо руками и какое-то время не шевелился, как раненный в бою солдат, который пытается по ощущениям определить, насколько серьезна рана и является ли она смертельной.

Он мог бы винить отца за то, что тот постоянно старался подстроить жизнь под собственные нужды. Он мог бы винить жизнь за то, что от него все время требовалось исполнение того или иного долга. Он мог бы винить общество за сочиняемые о нем мифы.

Джулиан убрал руки с лица и коснулся того места на кровати, где еще недавно лежала Феба. Его рука наткнулась на альбом. Он взял его и уже спустя мгновение рассматривал свои изображения, сделанные ею. Казалось, он видит себя ее глазами. Гневным, страстным, испачканным травой.

Когда-то она сказала ему, что эмоции неуправляемы, им противны правила. А он всегда старался делать именно это – контролировать эмоции. Но только его контроль был проявлением одновременно и силы, и слабости. Джулиан считал себя человеком педантичным, который всегда поступает правильно. Наверное, так оно и было.

В конце концов он понял, что сможет жить в мире с собой только в одном случае. Пусть он никогда не получит ее, пусть даже никогда ее не увидит, но он хотел, чтобы она знала, как много значит для него, как много дала ему и как сильно изменила.

Ответ был прост.

И в душе его воцарился мир. Впервые за долгое время Джулиан вспомнил об отце с некоторой долей симпатии, поскольку кое-что понял.

Когда во второй половине дня Драйден вошел в клуб «Уайтс», немедленно воцарилась тишина – абсолютная. Иногда нечто подобное происходит после пушечного выстрела – временная глухота. Маркиз машинально отдал шляпу и трость подошедшему лакею, сделал несколько шагов и остановился, услышав «мяу».

Нельзя, конечно, было исключить, что полковник Кефевр замяукал во сне. Но Джулиан оглянулся и потрясенно заметил двух, трех… нет, четырех молодых людей с котами на руках. Все коты были, как на подбор, полосаты.

Матерь Божья!

Джулиан зажмурился и потряс головой, после чего осторожно открыл глаза. Коты не исчезли. А значит, его жизнь – сплошной фарс.

Он шел по клубу, и все присутствующие, за исключением спящего полковника, провожали его взглядом.

– Где ваш котик, Драйден? – спросил кто-то. Маркиз даже не обернулся.

Джосайя Редмонд опустил газету и выжидательно уставился на маркиза. Тот прошел мимо.

Уотерберн сидел за дальним столиком вместе с Андре и другими молодыми повесами, ловившими каждое его слово.

– Вы бы видели ее лицо! Это был лучший розыгрыш за последние годы. Все общество повелось на нее, разве нет? Цветы! Прозвище! Бьюсь об заклад, об этом не скоро забудут. – Затем он обратил внимание, что его собеседники перестали улыбаться и со страхом смотрят на что-то за его спиной. Уотерберн обернулся и моментально вскочил, едва не опрокинув стул.

– Драйден… – Тревога сменилась глупой ухмылкой.

– Добрый день, Уотерберн. Ты вот-вот выиграешь тысячу фунтов.

Ухмылка исчезла. На лице Уотерберна поочередно отразился интерес, замешательство и жадность.

Когда же до него дошел смысл сказанного, белокурого гиганта охватил ледяной ужас.

– Послушай, Драйден, – начал он смертельно побледнев. – Ты же не хочешь сделать глупость и…

– Я никогда в жизни не делал глупостей, – с вызовом заявил маркиз и понял, что сказал чистую правду. Не было ничего глупого в том, что он влюбился в Фебу Вейл. Даже несмотря на то что она нанесла ему увечье.