9-го. К крайнему моему изумлению, генерал-адъютант Мейер не прибыл и (сегодня). Впрочем, я получил от него письмо, написанное спичкой и чернилами из угля (:ибо ни пера, ни чернил ему не дали:); в (письме) он выражал справедливую досаду по поводу своего задержания. Ввиду этого, чтобы повторно просить о дозволении ему приехать в (Петербург), я отправился в 10 ч. в Кроншлот, где находились царь и князь Меншиков. (По приезде) я безотлагательно явился к князю, сказал, что королевского гонца до сих пор задерживают, и опять стал сетовать на недоразумение, кроющееся (в этом деле), (Меншиков) уверял, что (надлежащее) распоряжение им (уже) сделано, и выразил предположение, что Мейер прибудет в Петербург прежде, чем я (успею) туда вернуться; впрочем, изъявил (готовность), на всякий случай и в угоду мне, послать за ним второго гонца, которого и на самом деле отправил тотчас же в моем присутствии.

Затем я поехал обратно (в Петербург). По пути встретился с царем, который для препровождения времени крейсировал на своем буере (в обществе) небольшого числа слуг. Узнав меня издали в подзорную трубу, он сделал мне знак прибыть к нему на судно. Я передал ему о моем деле и (сообщил) о новом распоряжении князя касательно пропуска сюда Мейера. (Царь) был этому рад. Поднесши мне несколько стаканов вина, он отпустил меня, и я достиг Петербурга вечером этого же дня.

11-го. Я, а равно и прочие пребывающие здесь иностранные посланники, были званы в гости к герцогу Курляндскому, у которого были также царица с царевнами и весь двор. Достойно замечания, что хотя (кушанья) были изысканные и приготовлены отлично, но (обед) не понравился русским дамам. Они отведали то от того, тот от другого (блюда), и ни одно не пришлось им по вкусу, так как (кухня) была не русская. (Дамы) ничего не ели и едва прикасались губами к каждому кушанью.

12-го. После продолжительного промедления генерал-адъютант Мейер прибыл (наконец) в Петербург. (Русские) нарочно старались задержать его как можно дольше, ввиду данного ему поручения, которое было неприятно (для царского двора); (касалось оно вопроса) о русских полках, кои, по сообщению царя, давно уже должны были находиться под Данцигом в (распоряжении) короля Датского[278]. Нет сомнения, что (Мейера) продержали бы и дольше, если бы не князь Меншиков, жаждавший (поскорее) получить привезенную тем цепь ордена Слона и ввиду этого прилагавший все старания к скорейшему приезду его (в Петербург).

В тот день, по причине противного шторма, Мейер и я не могли попасть в Кроншлот к царю, и (Мейеру) пришлось переночевать (в Петербурге).

13-го. Рано утром я поехал с генерал-адъютантом Мейером в Кроншлот. Вследствие бури и противного ветра прибыли мы туда лишь весьма поздно вечером, так что в тот (день) говорить с царем (нам) не удалось.

14-го. Утром я представил генерал-адъютанта Мейера (сначала) царю, затем и князю Меншикову. (Князю) он передал наряд, устав и цепь ордена Слона. (Меншиков) тотчас же надел цепь и носил ее весь тот день. (Присылкой) наряда и цепи ему оказана особая милость, которой другие вновь жалуемые кавалеры названного ордена не пользуются, ибо они должны приобретать эти (предметы) на собственный счет.

Обедали мы на 50-пушечном корабле, на который в тот день (в качестве командующего) вступил генерал-адмирал. Корабль этот назван «Ригой». Флот (салютовал) ему всеми орудиями. Потом мы переехали на другой корабль, тоже 50-пушечный, на который (командующим) вступил царь, как шаутбенахт флота, и которому флот тоже (салютовал) всеми орудиями. Назвали его «Выборгом». Затем весь день обильно ели и пили. Кутеж происходил на острове Ритусаре.

Тут произошел любопытный (разговор), который не следует обойти (молчанием). Когда я и генерал-адъютант Мейер стали подробно объясняться с князем Меншиковым по делу о тех 5000 человек, которых царь хотел предоставить в распоряжение моего всемилостивейшего государя и короля, короля Датского, для действий против общего врага, шведов, и просили (князя) распорядиться, через генерал-поручика Ностица, коменданта в Эльбинге, (насчет того), чтобы, ко (времени) приезда туда генерал-адъютанта Мейера, (русские) полки находились в готовности к переправе в Данию, то (Меншиков) сказал, что пусть на этот раз его величество король удовольствуется упомянутыми пятью тысячами человек, но что он, князь, надеется дожить до того дня, когда царь будет иметь возможность послать к (королю) 25 тысяч человек, которыми, для нанесения неприятелю вящего вреда, будет предводительствовать сам он, князь (Меншиков). Зная, как он любит, чтоб его выхваляли и льстили ему, я сказал, что, по моему мнению, личное его нахождение при войске соответствовало бы еще 5000 человек, потому что ввиду его опытности в военном деле и того страха, который (одно его имя) внушает шведам, он может совершить гораздо более, чем кто-либо другой.

— Как? — тотчас же полушутя-полусердито возразил на это князь: я (Юль) полагаю, что он стоит всего 5000 человек? Ему помнится, когда шведы находились еще в Польше, польские генералы нередко писали к нему о том, как они страстно желают его (видеть) у себя, ибо, (по их словам), он один представляет собой более чем 10 000 человек!

Из этого образчика легко заключить об уме и рассудительности (князя Меншикова). Про (князя) можно по справедливости сказать то, что в своей 4-й сатире говорит Ювенал об императоре Домициане: Nihil est quod credere de se non possit, cum laudatur, dis aequa potestas[279].

Пленный шведский генерал Левегаупт, доставленный сюда из Новгорода для обмена на пленного русского генерал-поручика Вейде, не был освобожден. Нахожу (нелишним) сообщить о переговорах по делу об этом размене. В 1700 г., вопреки обещанию, (шведы) задержали в Нарве некоторых царских генералов и увезли их в Стокгольм; в числе их были и генерал Адам Адамович Вейде[280]. Жена его усердно просила князя Меншикова устроить обмен генерал-лейтенанта Левенгаупта на ее мужа. Из дружбы ли к этой женщине — за много лет тому назад князь был помолвлен с ее сестрой, дочерью (одного) московского аптекаря, умершей до выхода своего замуж, — или же, как полагают некоторые, чтоб (угодить) ее взрослой дочери, замечательной красавице, (Меншиков) обещал исходатайствовать у царя (согласие на такой) размен. Шведский сенат, которому было написано об этом, (тоже) согласился. (Сначала) Левенгаупта привезли в Новгород, чтоб иметь его под рукой; (но) когда Вейде прибыл под Биорке, на шведский флот, и через (особого) посланного дал знать о своем приезде, (то) Левенгаупта вернули в Петербург. Здесь, (рассчитывая) на обещанное освобождение, он задешево продал часть своих лошадей и сбрую. (Из Петербурга) его повезли далее на Ритусар для размена. В то же время послали просить адмирала, командующего шведской эскадрой, о доставлении генерала Вейде в Петербург, после чего(-де к шведам) будет послан Левенгаупт; (но) шведский адмирал заявил, что шведский сенат приказал ему произвести размен (пленных) одновременно, т. е. так, чтобы генерал Вейде (на самом деле) выдан был в обмен за генерала Левенгаупта. Когда посланный привез этот ответ и (Меншиков) увидел, что затея его не удалась (:либо имелось в виду хитростью вернуть Вейде и сохранить Левенгаупта:), князь (сначала) попытался убедить графа Пипера, которого тоже привезли в Петербург, дать шведскому адмиралу надлежащие по этому (предмету) приказания; (но Пипер) отклонил такое (требование). Тогда князь попросил (самого) Левенегаупта написать письмо к шведскому адмиралу и (побудить его) прислать Вейде в Петербург, заверив (адмирала), что вслед за тем и царь (со своей стороны) не преминет отослать его, (Левенгаупта, к шведам). (Левенгаупт) действительно написал в этом (смысле) к адмиралу, но вместе с тем, в виде предостережения, (объяснил), что письмо написано (им) по приказанию (русских) и что за исполнение данного ими обещания он не ручается. (Однако) князь вскрыл это письмо и, так как оно не отвечало его планам, не послал его (по назначению); Левенгаупту же предложил написать другое (письмо) без такого рода подробностей; (но) Левенгаупт отвечал, что такого письма он никогда не напишет, хотя бы (вследствие этого) ему пришлось вечно оставаться в плену: ибо, в случае если Вейде отпустят, (а сам) он (Левенгаупт) будет удержан, то он понесет за это ответственность перед сенатом, — и что (вообще), по его мнению, предложение адмирала относительно одновременного размена (вполне) основательно. В конце концов, размена вовсе не последовало. (В сущности, русские) не хотели отпускать Левенгаупта, опытность и военные качества которого могли оценить в битве под Лесной, несмотря на то что он потерпел (в этой битве) поражение[281]. Левенгаупт жаловался царю на то, что, вопреки обещанию, размена не происходит, (но) царь отвечал, что, будучи лишь шаутбенахтом, он в этом не властен, (что вопрос) касается генерал-адмирала, (что) к последнему генерал Левенгаупт не обращался, а потому сам виноват, если не получил свободы. Я испытываю слишком глубокое уважение к (подобному) ответу этого славного и благоразумного государя, чтобы сметь высказать мое о нем суждение и мнение.