— Ан… на…

— Громче. Мы хотим тебя слышать. Нам важно знать твоё имя. Ты должен сказать. Должен! Как твоё полное имя?

— Ан… на… то…

— Анатолий? Толя? Толик? Так тебя зовут? Так звали в детстве? Так? Скажи нам. Только имя. Ничего больше. Толь- ко имя.

— Да… так… Но я не должен… Я не могу… Не стану!.. Я лучше умру!..

— Успокоительное. Скорее… Три кубика. И дайте ему покой на сутки.

Хотя бы на сутки…

* * *

Потолок. Тишина. Полная безнадёжность. Кажется, он что-то сказал. Кажется, назвал имя.

Какое?.. Не суть важно. Какое-то из многих. Но назвал. Здесь главное не содержание — факт. Он открыл рот. И значит откроет его в следующий раз. И скажет что-то ещё. Больше, чем говорил раньше.

И нет уже сил сопротивляться. Почти совсем нет.

В голове муть и боль. Муть и боль!.. Больше ничего. Никакое здоровье не вынесет таких процедур и таких доз. Он уже теперь как тряпка. Скоро его можно будет развязать, он всё равно никуда не побежит, просто не сможет.

Окружающий мир воспринимается через серую пелену. Голоса звучат неестественно. Но эти голоса требуют от него правды. Требуют и требуют… И отказывать им становится все сложнее, уже почти невозможно. И хочется, очень хочется перестать сопротивляться и поплыть по течению. Тихо и медленно. И тем обрести покой… Но что-то удерживает на самом краешке. На самом-самом…

Голоса. Люди… Они опять пришли за ним. Снова будут спрашивать имя и биографию. И он начнёт отвечать. И станет предателем. Не хочется… Нельзя… Невозможно… Но есть предел, после которого…

Принесли носилки.

Опять голоса. Совсем рядом:

— Да, в другое место… Есть информация… Здесь стало небезопасно… Его люди… Они ищут его… Нашли… Кто-то навёл…

Оторвали от кровати, подхватили, приподняли. Выходит, развязали? Значит, появился шанс. Надо сконцентрироваться, собрать все силы. Сообразить, придумать…

Голоса слышны, как сквозь вату:

— Сейчас перезвоним, спросим.

— Да, звоните только быстрее! Они могут прийти в любую минуту.

Кто?.. Кто может прийти за ним? Да кто бы не пришёл, это будет лучше, чем если остаться.

Какая-то возня. Голос по телефону:

— Грузите его.

Перетащили, уронили на носилки. Подняли, понесли.

Надо будет, когда лестница… Там должна быть лестница… Перекатится, прижать руки к телу и упасть головой вперёд. Ну, должна же быть лестница. Или крыльцо. Или хоть что-то. Можно не убиться, но задержать их, потому что кто-то должен прийти за ним. Он слышал. Кто-то, от кого они убегают. А раз они убегают, значит, это друзья. Или пусть даже враги. Это будут другие враги, может быть, лучше этих. И он получит передышку.

Носилки наклонились вперёд. Лестница?.. Да, лестница. Значит, можно попробовать! Собраться в комок, в пружину… Какое вялое тело, как будто без мышц, как будто не своё. Но всё равно. Приготовиться! И на повороте неожиданно и резко рвануться из всех сил, перекатится через край, зацепиться ногами, нырнуть головой, лицом вниз в бетонные ступени, чтобы они не успели среагировать. И в последнее мгновенье усилить, ткнуться головой, удариться виском, чтобы размозжить голову, чтобы наверняка.

Вот теперь… Вот!..

Отчаянный, на пределе сил рывок! Неожиданный и единственный, потому что второго не будет. Второй попытки ему просто не дадут. Вперёд!..

И удивлённый и недовольный голос:

— Смотри-ка шевелится. Придержи его, чтобы не свалился случайно! А то не дай бог…

А ему показалось, что он…

Нет, не удалось. Не получилось.

Всё!

* * *

Свет. Халат. Врач. Вроде бы незнакомый, хотя все они одинаковы. А если попробовать приподняться?.. Получилось. Немного, но всё равно. А руки?.. Кажется, свободны. Ещё не успели… Тогда можно попытаться… Усыпить бдительность и…

— Эй, без глупостей. Будет с тебя побегов. Бегунок…

Чей это голос?

— Доктор, как он?

— Плох. Удивительно, что вообще жив. Ну, ничего. Откачаем, поставим на ноги. А уж потом…

— Потом — это поздно. Нужно теперь.

— Попробуйте. Но я ничего не гарантирую.

Склонённое над ним лицо, расплывающееся в кляксу.

— Вы меня видите?

Молчание.

— Как вас зовут?

Молчание.

— Назовите своё имя. Только имя. Вы должны назвать своё имя. Вы должны… Вы обязаны!..

Молчание.

Тормошат.

— Вы будете говорить?

Молчание.

— Доктор, тут без вас никак.

Хруст целлофана. Вскрывают шприц. Звякнула ампула.

Всё снова! Всё опять! Сначала!

— Если вы не назовёте своё имя, мы вынуждены будем применить специальные методы.

Перед глазами замаячил шприц, наполненный какой-то мутной жидкостью.

Над ним два нечётких лица. Доктора и…

— Послушайте, вы можете не выдержать. Вы на пределе. Зачем вам это? Скажите ваше имя. Просто имя…

Молчание.

— Доктор!

Шприц пропал из поля зрения.

Быстрый, почти безболезненный, укол в вену. Расплывающаяся по телу волна слабости и умиротворения. И нависшее сверху лицо. Знакомое. Улыбающееся от уха до уха.

Что? Кто?! Откуда?! Серёга?!..

И муть. И беспамятство…

* * *

— Он сбежал!

— Кто?

— Он!

— Откуда сбежал?

— От нас… От меня.

— А как он оказался… Не понял. Ничего не понял!..

— Его захватили, а я освободил. Но он ушёл.

— А зачем ты его держал, если освободил?

— Хотел узнать… допросить.

— Допросил? Узнал?

— Нет, он ничего не сказал. То есть я не успел. Он моих людей…

— Опять положил?

— Нет. Все живы. Но кое-кого покалечил.

— Ну, вот видишь, какой прогресс. Раньше он был менее щепетилен. Или ты настырнее. И был ловчей тебя. Всегда.

— В этот раз ему помогли.

— Кто?

— Не знаю. Наверное, его люди.

— А что же твои люди?

— Они не смогли. Не успели…

— Плохо. Очень плохо, что твои люди всегда не успевают, всегда опаздывают. Это заставляет задуматься. Может, в твоей епархии что-то подправить?