Еще чуть-чуть – и я бы не заметила камеру у него за спиной.

– Мне уже несколько недель до смерти хочется поговорить с вами. Вы не бросили своего друга – и я этим восхищаюсь. Я восхищался вами все время, пока шло расследование.

– Спасибо, – чуть слышно отвечаю я. Это была явная попытка польстить мне, что ему вполне удалось.

– Я бы очень хотел услышать ваше мнение об этом. Вы можете уделить нам несколько минут и рассказать, как пережили эти испытания и как чувствуете себя теперь, когда все закончилось?

Мне не стоило соглашаться. Сегодня утром состоялась наша последняя деловая встреча с Робин, и ее прощальным советом было не высовываться. Она, как обычно, оказалась права. Но у меня тяжесть на сердце, от которой я хотела бы избавиться и о которой мне раньше не разрешено было говорить.

– Только одно. – Я смотрю в камеру, а Мигель поощрительно мне улыбается. – Я действительно сжульничала на химии и очень об этом сожалею. Не только потому, что оказалась втянута в эти события, но и потому, что так делать нельзя. Мои родители воспитали меня в убеждении, что надо быть честной и работать как следует, и я подвела их. Это было неправильно по отношению к ним, к моим учителям, к колледжам, в которые я хотела отправить заявки. И к Саймону… – Голос у меня дрожит, я не могу скрыть слез. – Если бы я знала… если бы подумала… Я никогда не перестану сожалеть о том, что сделала. И никогда больше так не поступлю. Это все, что я хотела сказать.

Вряд ли это то, на что надеялся Мигель, но все-таки он вставил это в последний репортаж из Бэйвью. Поговаривают, что он собирается представить эти серии на «Эмми».

Родители твердят, что я не могу винить себя за то, что сделал Саймон, – как и я продолжаю твердить то же самое Куперу и Эдди. И как сказала бы Нейту, если бы он мне позволил, но я практически не видела его после освобождения. Сейчас он больше общается с Эдди, чем со мной. В смысле, он должен с ней общаться, она же теперь звезда. Но все-таки. Наконец он соглашается, чтобы я заехала, но я не ощущаю в себе прежнего нетерпения, когда звоню в его дверь.

Что-то изменилось после его ареста. Я готова к тому, что его не окажется дома, но он открывает скрипучую дверь и отступает в сторону.

Дом выглядит лучше, чем тогда, когда я кормила Стэна. Мать Нейта сейчас живет здесь и всячески создает уют – занавески, подушки, изображения в рамках. В тот единственный раз, когда Нейт поговорил со мной, выйдя на свободу, он сказал, что мать уговорила отца на реабилитацию. Нейт не особо на это надеется, но на время убрать отца из дома – уже облегчение.

Он садится в кресло в гостиной, а я подхожу к террариуму Стэна, радуясь, что есть на кого отвлечься. Он поднимает переднюю ногу и протягивает ее в мою сторону, и я смеюсь от неожиданности.

– Он мне помахал?

– Ага. С ним это бывает примерно раз в год. Единственное его движение. – Нейт смотрит мне в глаза и улыбается, и на миг все между нами налаживается. Но его улыбка тут же гаснет, и он опускает глаза. – Вообще-то у меня сейчас мало времени. Лопес хочет устроить меня работать в выходные в какую-то строительную компанию в Истленде. Мне надо быть там через двадцать минут.

– Так это же здорово. – У меня перехватывает горло. Почему с ним так трудно стало говорить? Ничего легче не было на свете еще пару недель назад. – Я просто подумала… Ну, хотела сказать, я знаю, тебе пришлось пережить ужасные события, и понимаю, что тебе не хочется об этом вспоминать, но если вдруг, то я всегда рядом. И я… ты мне дорог не меньше, чем был. Вот. Это, собственно, все.

Неуклюжее начало, и еще хуже оттого, что во время моей грустной речи он на меня ни разу не посмотрел. А когда наконец посмотрел, глаза у него были пустые.

– Об этом я и хотел поговорить. Спасибо тебе за все. Я у тебя в большом долгу. Вряд ли когда-нибудь я смогу его отдать. Но пришло время вернуться к нормальной жизни, так ведь? А мы друг для друга – не норма.

Он снова отворачивается, чем словно вонзает мне в сердце нож. Если бы он посмотрел на меня чуть больше десяти секунд, наверняка бы такого не сказал.

– Да, не норма. – Я сама удивляюсь тому, какой у меня ровный голос. – Но для меня это никогда ничего не значило, и я не думала, что значит для тебя. Мои чувства не изменились, Нейт. Я по-прежнему хочу быть с тобой.

Я никогда так прямо не говорила о том, что так много для меня значит, и вначале обрадовалась, что не расплакалась. Но у Нейта такой вид, будто ему абсолютно все равно. И хотя меня не останавливают внешние препятствия (Родители против? Плевать! Тюремный срок? Я тебя оттуда вытащу!), от его безразличия я сникаю.

– Не вижу смысла. У тебя своя жизнь, у меня своя, и теперь, когда следствие окончено, ничего общего между нами нет. Тебе нужно готовиться к «Лиге плюща», а мне… – Он невесело усмехается. – Делать что-то противоположное.

Мне хочется положить руки ему на шею и целовать его, пока он не перестанет так говорить. Но его лицо замкнуто, будто мыслями он находится за тысячу миль отсюда и только ждет, когда тело его догонит. Словно он разрешил мне приехать только потому, что чувствовал себя обязанным. И это для меня невыносимо.

– Значит, так ты сейчас чувствуешь.

Он кивает так быстро, что едва ощутимая надежда, которую я позволяла себе лелеять, испаряется.

– Ага. Удачи тебе во всем, Бронвин. И еще раз спасибо.

Он встает, словно собирается проводить меня до дверей, но я не могу вынести этой фальшивой вежливости.

– Не трудись, – бросаю я и прохожу мимо, не поднимая глаз. Сама открываю дверь, на деревянных ногах иду к машине, заставляя себя не бежать, трясущимися руками нашариваю в сумке ключи.

Домой я еду с сухими глазами, не моргая, дохожу до своей комнаты – и срываюсь только там. Мейв тихо стучит, не дожидаясь ответа, входит, сворачивается клубочком рядом со мной и гладит по волосам, пока я рыдаю в подушку так, словно у меня разрывается сердце. Наверное, так оно и есть.

– Ничего, – шепчет она.

Она знала, куда я еду, необходимости рассказывать ей, как все прошло, нет.

– Он всегда был засранцем.

Она молчит до тех пор, пока я не прекращаю реветь и не сажусь, протирая глаза. Я уже забыла, как это утомляет – рыдать, содрогаясь всем телом.

– Жаль, что я ничем не могу помочь, – говорит Мейв, залезая в карман и доставая телефон. – Но должна тебе кое-что показать, может, тебя это чуть развеселит. В «Твиттере» полно комментариев к твоему интервью Мигелю Пауэрсу. Кстати, все позитивные.

– Мейв, мне плевать на «Твиттер», – устало отмахиваюсь я. Я туда не заглядывала с тех пор, как началась эта заваруха. Даже профиль свой закрыла – не могла выдержать лавины мнений.

– Знаю. Но на это ты все же взгляни. – Она подает мне телефон и показывает в моей хронике пост Йельского университета:

Человеку свойственно ошибаться @BronwynRojas. Ждем вашего заявления.