Слава Богу, я не решилась на это. Я не смогла бы хорошо сыграть эту роль, была слишком молода для такой «конспирации»: увидев брата, я бы заплакала, меня бы оставили там лет на десять и обвинили бы в шпионаже. Да и тот человек пошёл бы из-за меня на второй срок…

Мама очень обрадовалась, что её сын жив, и, когда настала зима, она сама поехала в лагерь с посылкой для Вильмара. Ей, как и мне, свидания не дали…

«… Я работала в школе, было очень тяжёлое время. Толпы людей стояли в очередях, в школьном буфете я покупала булочки детям… Так и протекала наша жизнь. Зимой было минус 30 градусов; мама ещё раз поехала в лагерь в надежде всё-таки увидеть своего сына. Но нет, добрый мужичок крикнул в окошко: „Мать, свидания не получишь! Уезжай! А посылку передадим!“».

Из дневника Ирмы

Ирма с мамой и детьми Аней и Фридрихом в Осинниках

Новый год в школе в Осинниках

Пришёл 1940-й год. Новый год встречали в школе. В центре большого класса физики и химии нарядили прекрасную ёлку. Я пришла на праздник с моими малютками. Посадила их вместе: пусть любуются нарядной ёлкой со светящимися гирляндами, пусть слушают, как поют другие дети! В одну из таких минут Аня обняла своего братика и поцеловала. Моё сердце сжалось. Боже мой! Мои сироты! Подумала о Евгении: «Любимый! Тебе не суждено увидеть своих детей!». А они были весёлые и радостные в тот вечер. Смеялись и баловались, не зная, что их ожидает впереди!

Смерть Фридриха

Весной 1940 года мама, взяв Анечку и Фридриха, поехала обратно в Ташкент. Я с сестрой Гертой осталась в Осинниках: нужно было доработать до конца учебного года. Расставаясь с детьми, я думала, что в Ташкенте им будет лучше.

Но в Ташкенте дети заболели скарлатиной, их забрали в больницу. Я получила телеграмму от мамы: «Срочно приезжай, дети больны». Пришлось немедленно уехать, не получив разрешения в школе. Всю дорогу меня не покидали мрачные мысли, я всё время думала о состоянии моих детей. Через пять дней я приехала в Ташкент. Когда вошла в дом, увидела только Анечку. Мама в слезах прокричала: «Сыночек умер!».

Крик и плач! От горя я не могла произнести ни слова, молча опустилась в кресло. Анечка, бледная после болезни, тихонько уселась мне на колени.

Я прижала её к себе…

Отойдя от первого шока, мама рассказала, как это случилось. Детей уже готовили к выписке из больницы, мама в назначенный день принесла одежду, но когда вошла в палату, то увидела, что Фридрих лежит мёртвый. Похоронить его она должна была немедля, так как было очень жарко. Она наняла узбека с маленькой повозкой, запряжённой осликом, и так гробик отвезли на кладбище. Отпевать было некому, мама помолилась сама…

В Осинники я больше не вернулась. К счастью, мне удалось вновь восстановиться на работе в той самой школе в Ташкенте, где я работала перед выездом в Сибирь.

* * *

…Шло время, я продолжала работать. Жили мы тихо и спокойно. Анечка, подрастая, была спокойным ребенком, никогда ничего не просила. Когда ей исполнилось 4 годика, я пошла с ней в магазин игрушек: «Аня! Я куплю тебе игрушки!».

В магазине она выбрала только одну игрушку. Я хотела купить ей больше, но этот маленький мудрый человек сказал: «Нет, мама, достаточно».

И поцеловала меня в руку. Так было всегда.

Выселение

Но горе вновь ждало у порога. Однажды студент, поляк Владислав Краузе, передал мне через свою девушку новость, что моя фамилия есть в списках людей, которых готовятся арестовать. Меня объял страх. Что будет с мамой, Аней и сестрой? Обычно в таких случаях детей отрывали от матерей и отдавали в детские дома, меняя им не только фамилии, но и имена. В январскую ночь 1942 года меня разбудил стук в дверь.

– Кто там?

– Откройте!

В дверях стоял мужчина в военной форме.

– Кто здесь хозяин?

– Я, Ирма Мартенс. Со мною проживают Анна Мартенс, Герта Мартенс и дочка Анна.

– Ваша прописка аннулируется. Вас выселяют.

Я закрыла дверь, застыв в неподвижности. Что делать? Вдобавок мамы и Анечки не было дома, они несколько дней назад уехали в Фергану и не вернулись в запланированный день. Я дала телеграмму, но никто не ответил. Вскоре мама приехала: она вошла в дом с выражением страха на лице, измученная и измождённая. Оказалось, в Фергане не было билетов, мама была вынуждена ждать несколько дней. И, придя в очередной день на вокзал, она увидела пустой вагон, готовый к отправлению. Билетов так и не было и мама, прижав к себе Анечку, зацепилась на подножке. Поезд тронулся, набирая скорость. «Нельзя! Это запрещено!» – кричали проводницы, а мама не отпускала Анечку и кричала: «Я должна! Должна! Вагон ведь пустой! Пустите!». Наконец дверь вагона открыли, и прямо на ходу мама запрыгнула в вагон. Мне стало страшно от одной только мысли о том, что могло случиться, пока они ехали на подножке поезда. Господи! Что пережила Анечка!

Ирма с Анечкой

На грани жизни и смерти

Почти сразу нас вывезли товарными вагонами с группой переселенцев из Ташкента за Бухару, в округ Рометан. Там не было работы, не было еды, жили мы в землянке, ютясь вшестером с чужими людьми. Я нашла работу учителем в 15 километрах от места нашей ссылки. Это была маленькая школа, где училось очень мало детей. Я не понимала узбекского языка, а ученики не понимали ничего, кроме своего родного языка. Единственная еда, которую я получала, – кусок ржаного хлеба. «Нет! Я не буду тут работать!».

Я ушла из школы, пешком шла 15 километров до Рометана. В царившем тогда хаосе и беспорядке это было несложно.

В Рометане мы были на грани жизни и смерти. Аня заболела, я сидела возле неё и читала ей сказки. Она всё время говорила: «Мамочка, читай, только читай!».

Так она забывала о чувстве голода, которое её не покидало. Она не просила ни пить, ни есть, а моё сердце обливалось кровью. Но вскоре Анечка выздоровела, и мама сказала: «Возьми Анечку и убегай в Киргизию!».

Благодаря нашим давним контактам с потомками меннонитов мы знали о существовании там села Орловка. Я послушалась маму.

Киргизия. Орловка

В Орловке (ныне село Ак-Добо. – Прим. авт.) я столкнулась с хорошим отношением ко мне директора местной средней школы. Он взял меня на работу и предоставил жильё. Мы поселились с Анечкой в маленькой комнатке, и в эту школу Анечка пошла в первый класс. У нас не было еды, в комнате было очень холодно, нечем было обогреться – не было печки. Двери закрывались очень плохо, и, вдобавок ко всему, меня обокрали сразу по прибытии в Орловку