Так что мой день начался, как обычно. Я поцеловала его, когда он уходил на работу. Помыла посуду после завтрака. Приняла ванну.

А потом зашла в спальню. И узнала правду.

Про доктора Нэша — ни слова. Неужели он меня бросил? И я сама, без его помощи, нашла дневник?

А может, просто перестала его прятать? И я продолжила чтение.

Позже я позвонила Клэр. Мобильный телефон, который мне дал Бен, не работал — видимо, села батарейка, так что пришлось звонить с подаренного доктором Нэшем. Ответа не последовало-, я так и сидела в гостиной. Никак не могла успокоиться. Пыталась листать журналы — и откладывала их в сторону. Включала телевизор — и полчаса пялилась в экран, не понимая, что там происходит. Смотрела на дневник, не в силах сконцентрироваться ни на письме, ни на чтении. Я снова позвонила Клэр, а потом еще несколько раз — чтобы, выслушать записанный на пленку голос, предлагавший мне оставить сообщение. Ответила она только после обеда.

— Крисси! — воскликнула она. — Как ты? — Было слышно, что рядом с ней играет Тоби.

— Я в порядке, — ответила я, хотя это была неправда.

— Уже собиралась звонить тебе, — призналась она. — Чувствую себя ужасно, а еще только понедельник!

Понедельник. Дни текли сквозь меня, и каждый последующий ничем не отличался от своих предшественников.

— Нужно увидеться, — сказала я. — Ты можешь ко мне приехать?

Кажется, она удивилась.

— Домой?

— Ну да, — сказала я. — Прошу тебя. Я хочу с тобой поговорить.

— Все хорошо, Крисси? Ты прочла письмо?

Я глубоко вздохнула и почти шепотом сказала:

— Бен меня ударил, — я услышала, как от изумления у нее перехватило дыхание.

— Что?

— Пару дней назад. У меня синяки. Он сказал, что я упала, но я записала в дневник, что это он меня побил.

— Крисси, Бен на такое неспособен. Ни за что. Он не такой.

Меня охватили сомнения. Неужели я и это придумала?

— Но так записано в дневнике, — пояснила я.

Мгновение она молчала, а потом спросила:

— А как думаешь — почему он тебя ударил?

Я принялась ощупывать свое лицо — вот он, распухший глаз. И рассердилась. Догадалась, что она мне не верит.

Я опять подумала о своей записи в дневнике.

— Я призналась ему, что веду дневник. Что виделась с тобой и лечусь у доктора Нэша. Сказала, что знаю про Адама. Сказала, что ты отдала мне письмо, которое он написал, и что я его читала. Тогда он меня ударил.

— Просто взял и ударил?

Я вспомнила, как он меня перед этим обозвал, в чем обвинил.

— Он назвал меня «сукой», — я старалась не всхлипнуть. — Сказал, что я сплю с доктором Нэшем. Я ответила, что это не так, и тогда…

— Что?

— Он влепил мне оплеуху.

Молчание. Потом Клэр спросила:

— А до этого он тебя бил?

Этого я знать не могла. А вдруг бил? Может, он вообще был домашний тиран? Промелькнуло воспоминание: мы с Клэр идем в колонне демонстрантов, сжимая в руках самодельные плакаты: «Женщина тоже имеет право! Нет домашнему насилию!» Я вспомнила, как презирала женщин, которые продолжали жить с мужиками, которые распускают руки. «Трусихи, — думала я. — И дуры».

Неужели я попалась в ту же ловушку?

— Не знаю, — призналась я.

— Мне трудно представить, чтобы Бен кого-нибудь ударил, но нет ничего невозможного. Господи! Он даже меня заставил испытывать вину. Ты помнишь?

— Нет, — ответила я. — Не помню. Совсем ничего не помню.

— Черт, — выругалась она. — Прости. Я и забыла. Просто он как-то убеждал меня, что рыба — такое же животное, только без ног. Да он и мухи не обидит! Представить себе не могу.

Занавески колышет ветер. Где-то вдалеке идет поезд. На пристани кто-то кричит. На улице слышны ругань и звон бьющегося стекла. Я не хочу читать дальше, но заставляю себя продолжать.

У меня мурашки пошли по коже:

— Бен — вегетарианец?

— Веган, — смеется она. — И не говори мне, что ты и этого не помнишь.

Я вспоминаю тот вечер, когда он меня избил. «Кусок колбаски, — записала я. — Горошек в густом соусе».

Я подошла к окну.

— Бен ест мясо, — отвечаю я, стараясь говорить медленно. — Он не вегетарианец. Во всяком случае, теперь. Может, все изменилось?

Снова воцарилась долгая тишина.

— Клэр? — Она молчала. — Клэр? Ты меня слышишь?

— Слышу, — отвечает она. Теперь голос ее звучал сердито. — Слушай, я ему позвоню. Я этого так не оставлю. Где он?

Я отвечаю, не раздумывая:

— Думаю, еще в школе. Он сказал, что будет дома не раньше пяти.

— В школе? — переспросила она. — Ты хочешь сказать — в университете? Он читает лекции, да?

Я почувствовала, как во мне шевельнулся страх.

— Нет, — ответила я. — Он работает тут, в школе по соседству. Не помню, как она называется.

— И кем?

— Учителем. Химии, кажется. Он говорил. — Я чувствую вину: надо же, не знать, чем твой муж зарабатывает на жизнь, не помнить, на кого он пашет, чтобы мы могли жить в этом доме. — Я забыла.

Подняв глаза, я увидела отражение своего распухшего лица, и чувство вины улетучилось.

— В какой школе? — спросила она.

— Не знаю, — ответила я. — Он мне не говорил.

— Как — никогда?

— Сегодня утром точно, — признаюсь я. — Для меня это все равно, что никогда.

— Прости, Крисси. Я не хотела тебя расстраивать. Просто я тут… — она умолкла на полуслове, явно передумав что-то говорить. — А можешь узнать, как называется школа?

Я вспомнила о кабинете наверху:

— Думаю, да.

— Мне бы поговорить с Беном, убедиться, что он придет сегодня домой, днем, когда я буду у вас. Не хочу кататься впустую!

Я услышала шутливый тон, с которым это было сказано, но промолчала. Я чувствовала, что теряю контроль, не знаю, что делать и как правильно поступить, и решила положиться на подругу.