Я перестаю читать. Чувствую себя невесомой. Пустой. Такое впечатление, что я сейчас упаду назад или, наоборот, взлечу. Осмелюсь ли я в это поверить? Хочу ли? Привалившись к комоду, чтобы не упасть, я продолжаю читать, краем сознания отметив, что больше не слышу шума воды в душе.

Наверное, я пошатнулась, и мне пришлось ухватиться за стул. «Он не погиб?» Внутри у меня что-то сжалось. Помню, как содержимое желудка внезапно подступило к горлу, и мне пришлось сделать усилие, чтобы меня не стошнило.

— Это правда, он жив?

— Да! — ответила она. — Да.

— Но… — начала я. — Я видела газету… Вырезку из газеты, где было сказано, что он героически погиб.

— Этого не может быть, Крисси, — сказала она. — Это фальшивка. Он жив.

Я заговорила, но потом мир словно обрушился, все эмоции нахлынули одновременно, наслаиваясь одна на другую. Радость. Я помню, как меня переполняла радость от осознания того, что мой сын не умер, она шипела и пенилась на языке, точно шампанское, но к ней примешивалась едкая горечь страха. Я вспомнила о своих синяках, о том, с какой силой бил меня Вен. Может быть, он причинял мне не только физическую боль, может, иногда ему доставляло удовольствие рассказывать мне, что моего сына нет в живых, он радовался, видя, как я горюю, заново узнав об этом. Неужели возможно также, что в те дни, когда я вспоминаю, что была беременна или рожала, он просто сообщает, что Адам съехал от нас, уехал работать за границу или живет на другом конце города?

И если так, то почему в дневнике ничего нет про … другие версии?

В голове моей появляется видение — я вижу своего сына, каким он может быть сейчас, или я его видела, но все забыла? Видения проносятся перед моим внутренним взором — и исчезают. Все, о чем я могу думать: он жив! Мой сын не умер. И я могу его увидеть.

— Где он? — кричала я. — Где? Я хочу его видеть!

— Крисси, — сказала Клэр. — Тише, не волнуйся.

— Но…

— Крисси! — перебила она. — Я выезжаю. Никуда не уходи.

— Клэр! Скажи мне, где он!

— Я очень беспокоюсь за тебя, Крисси. Прошу тебя.

— Но…

Она почти кричала:

— Крисси, успокойся!

И тут мое затуманенное сознание пронзила одна-единственная мысль: что же это со мной — истерика? Я глубоко вздохнула и попыталась унять волнение, но Клэр заговорила снова:

— Адам живет в Бирмингеме.

— Но он должен знать, где я сейчас, — сказала я. — Почему он не приезжает ко мне?

— Крисси, — начала она.

— Почему? Почему он не навещает меня? — не унималась я. — Они не ладят с Беном? Поэтому он не приезжает?

— Крисси, — мягко урезонила она. — Бирмингем далеко отсюда. У него насыщенная жизнь….

— Ты хочешь сказать….

— Не может же он так часто мотаться в Лондон!

— Но…

— Крисси. Ты говоришь, Адам не приезжает. Я не верю. Думаю, как только у него получается, он выбирается к тебе.

Я умолкаю. Это было бессмысленно. Однако она говорила правду. Дневнику-то от силы несколько недель. А до этого могло происходить все, что угодно.

— Мне нужно его увидеть. Это можно как-нибудь устроить?

— Почему бы и нет. Но если Бен утверждает, что Адам мертв, сперва нам следует поговорить именно с ним.

«Ну конечно, — подумала я. — Только что он скажет? Он же думает, я все еще ему верю».

— Скоро он будет дома, — сказала я. — Ты придешь? Поможешь мне во всем разобраться?

— Конечно. Я очень переживаю, Крисси. Что-то здесь не так.

Ее тон встревожил меня, но в то же самое время я почувствовала облегчение, а мысль о том, что скоро я смогу увидеть сына, вселяла радостное нетерпение. Мне захотелось увидеть его прямо сейчас, хотя бы на фото. Я вспомнила, что его снимков почти нет, а те, что есть, заперты в ящике. И мне пришла в голову еще одна мысль, правда, пока не до конца оформленная.

— Клэр, — спросила я. — А у нас был пожар?

Она пришла в замешательство:

— Пожар?

— Ну да. Дома почти нет фотографий Адама. И наших свадебных тоже очень мало. Бен сказал, что остальные сгорели.

— Сгорели? — не поняла она. — То есть как — сгорели?

— Бен сказал, что в одном из наших прежних домов был пожар. И много чего сгорело.

— Когда?

— Не знаю. Много лет назад.

— И у тебя нет фотографий Адама?

Я почувствовала легкое раздражение:

— Немного есть. Но почти нет снимков, где он уже взрослый. Или совсем крошечный. Нет фотографий семейных праздников. Нашего медового месяца. Рождества. Ну, ты понимаешь.

— Крисси, — сказала она, голос ее сделался тихим, выговор отчетливым. Мне показалось, в нем прозвучало еще кое-что. Новое чувство. Страх. — Расскажи мне, какой Бен из себя.

— Что?

— Опиши его. Ну, Бена. Как он выглядит?

— Но как быть с пожаром? — спросила я. — Расскажи об этом.

— Не было никакого пожара, — ответила она.

— Но я писала, что вспомнила его, — возразила я. — Сковорода с оплавленной ручкой. Телефон звонил….

— Должно быть, ты это выдумала.

— Но…

Я почувствовала, что она взволнована.

— Крисси, — сказала она. — Не было у вас пожара. Никогда. Бен бы рассказал мне. А теперь расскажи мне о нем. Как он выглядит? Высокий?

— Не особенно.

— Черные волосы?

Внезапно голова моя опустела.

— Да. Нет. Не знаю. Седеть начал. С пузом, кажется. Или нет. — Я поднялась. — Надо поискать его фотографии.

Я поднялась наверх. И нашла их — вот они, прикреплены к зеркалу. Мы с мужем. Счастливы. Вместе.

— Кажется, у него темные волосы, — ответила я. И услышала, как к дому подъезжает машина.

— Ты уверена?

— Да, — сказала я. Мотор замер, хлопнула дверца. Раздался громкий гудок. Я стала говорить тише. — По-моему, он вернулся.

— Черт, — сказала Клэр. — Быстрее. У него есть шрам?

— Шрам? — спросила я. — Где?