«Ты не пропадешь, старый лис, — думает генерал. — Здесь все свои, даже под угрозой смертной казни не выдадут. Воинское братство — это святое».

Он еще раз обводит взглядом огромный ангар, прячет руки в карманы и быстрым шагом направляется к выходу. Коппер догоняет его уже у ворот, дергает за рукав.

«Уилл, постой. Три слова».

— Надеюсь, не благодарить будешь? — усмехается Раттлер.

«Ты становишься меркантильным, Крысобой», — щурит карие глаза Коппер.

— Давай свои три слова и проваливай.

«Я жду вестей», — жестикулирует подполковник.

— Вести будут. Береги себя.

Коппер кивает, жмет генералу руку, и они расходятся.

Из Солта Раттлер едет домой, отвозит Хлою. Представляет ее слугам, просит позаботиться и принять как члена семьи. Хлоя смущенно раскланивается, здоровается, и Бишоп провожает ее в гостевую комнату. Раттлер распоряжается насчет ужина, переодевается, читает полученную за три дня корреспонденцию. Вспоминает о собрании императорского совета.

«Вчера же было. Что они решили? Наверняка меня как минимум отстранят. Только поздно уже, мой император. Нью-Кройдон знает, что вы затеяли. Я свое дело сделал, — думает генерал. — Город гудит, как потревоженный рой. В совете много умных людей, они понимают, что проще отпустить детей, чем иметь дело с народным бунтом».

Бишоп приносит бутылку красного вина, мясной рулет и пудинг, желает сэру Уильяму приятного аппетита. Собирается уходить, но медлит.

— Вы что-то хотели спросить? — интересуется генерал.

— Да, сэр. Вы ходите в город один, без телохранителей, только с собакой. Вы выступаете перед толпами. Простите великодушно, сэр, я опасаюсь за вашу жизнь.

— Не стоит беспокоиться, Бишоп. Мне ничего не угрожает.

Старый дворецкий отводит взгляд, чуть заметно покачивает головой. Губ Раттлера на миг касается улыбка.

— Меня никто не тронет, — уверенно говорит сэр Уильям. — Стивенс не посмеет, пока я правая рука императора. А Его Императорское Величество не станет вмешиваться в мои дела.

— Почему вы так уверены, сэр?

— Потому что император знает, что я прав.

Некоторое время оба молчат, потом Бишоп нарушает тишину:

— Сэр Уильям, я позволю себе еще один вопрос. Нет ли новостей о леди Долорес?

Генерал сокрушенно качает головой. Он дал ориентировку своим ликвидаторам, полиция также оповещена, приказано задержать и доставить лично главнокомандующему, но… Никто не видел Долорес в Нью-Кройдоне. Девушка словно растворилась, превратившись в сгусток тупой боли под сердцем отца.

— Я не теряю надежды, Бишоп. Меня не оставляет ощущение, что она вот-вот вернется. Сама захочет, чтобы мои люди ее нашли.

Дворецкий вежливо улыбается.

— Она вернется, сэр. Не прекращайте поисков.

В десять вечера к Раттлеру робко заглядывает Хлоя.

«Прошу прощения, сэр Уильям. Я не усну, пока не поговорю с вами».

— Я понимаю, конечно. Беспокойно?

Женщина проходит в комнату, присаживается на край дивана.

«Скажите мне честно: что с Элизабет? Я чувствую, вы не все мне сообщаете. Можете сказать правду, господин Раттлер. Какой бы она ни была».

Генерал раздумывает минуту, трет переносицу.

— Хлоя, ты заранее настраиваешь себя на то, что все плохо, да? Зачем?

«Мне страшно, сэр Уильям. Это мой ребенок, беспомощный и слабый…»

— Я тебя очень прошу: перестань ее оплакивать заранее. Завтра с самого утра я поеду к ней, расскажу, что теперь ты живешь у меня. Подбодрю. Поддержу, как смогу.

Хлоя смотрит в пол и медленно жестикулирует:

«Почему вы просто не заберете ее оттуда? Вы же можете».

— Господи, женщина… — стонет генерал сквозь зубы. — Да, мне позволено входить туда и выходить в любое время, но только в одиночку. Элси застрелят, не дав нам и шага за порог сделать. Я не бог, Хлоя. Но я приложу все усилия, чтобы ее ребенок родился дома. Иди спать, я тебя очень прошу. Я двое суток на ногах и в разъездах, устал.

В девять утра главнокомандующий уже в Нортонхилле. Хлюпает под ногами раскисший снег, стелется над головой низкое рассветное небо с клочьями серых туч. На территории фабрики все еще воняет гарью.

Подходя к трехэтажному зданию с облезлой штукатуркой на фасаде, Раттлер задирает голову и смотрит на угловое окно верхнего этажа. Видит невысокую фигурку, держащуюся за прутья решетки. Элизабет ждет.

Псы у входа уже не бросаются на генерала со злобным лаем, лишь сдержанно рычат. Караульный спешит навстречу с ключом.

— Господин главнокомандующий, разрешите доложить!

— Докладывайте.

— Вчера вас искал полковник Стивенс. Велел передать, что у него для вас бумага от Его Императорского Величества.

Раттлер медлит мгновенье, подавляя вздох.

— Свяжитесь со штабом командования, передайте полковнику, что я дождусь его здесь.

Брендон и Элизабет встречают его, стоя у двери. Лица у обоих спокойные, но то, как девушка сжимает механическую ладонь, выдает волнение.

— Здравствуйте, сэр Уильям. Вам уже сказали? — негромко спрашивает Элизабет.

Раттлер кладет на койку сверток с чистым бельем, здоровается с Брендоном за руку.

— Что такое, девочка? О чем?

— Нас расстреляют, — ровно отвечает она.

Сердце дает сбой, тупая боль ворочается в груди. Раттлер морщится, машет рукой.

— Нет-нет, быть не может! Ты несовершеннолетняя, по закону не имеют права!

«Сэр Уильям, когда с нами поступали по закону?»

— Брендон, кто вам сказал об этом?

«Стивенс. Он приходил вчера. Сказал, чтобы я заканчивал возню с транслятором и что приказом императора мы оба приговорены к расстрелу».

Элизабет всхлипывает, отходит и садится на койку.

— Мы просили об отсрочке, но он нас даже слушать не стал. Сэр Уильям, за что с нами так? — плачет девушка, глядя на генерала с мольбой. — Что мы сделали этому городу, империи, чтобы с нами — так? С самого начала…

— Я разберусь. Приедет Стивенс, я из него душу вытрясу. Возможно, эта сволочь вас запугивает.

«Все было на словах, сэр, — хмуро говорит Брендон. — Я тоже в такое не верю, юридически слишком безграмотно… Но если это правда — Элизабет имеет право на прошение о помиловании. Возраст, беременность, отсутствие состава преступления. За себя не прошу. Но Элси не виновата ни в чем».

Раттлер вытаскивает из кармана платок, протягивает девушке.

— Дождемся Стивенса и разберемся. Сходите переоденьтесь, заодно успокоитесь. Элизабет, тебе не помешала бы ванна. В чем у тебя рубашка, милая?