В Йоханнесбурге у меня одно время служили сразу четыре клерка-индийца, которые стали для меня не просто сотрудниками, а скорее сыновьями. Но и их помощи оказалось недостаточно, чтобы справляться с нашими объемами работы. Невозможно было обойтись без машинописи, которую среди нас знал только я сам. Я обучил ей двух клерков, но вести дела было все еще трудно, ведь они слабо знали английский язык. К тому же одного из них я хотел обучить бухгалтерии. Вызвать кого-либо из Наталя я не мог, поскольку въехать в Трансвааль без специального разрешения не представлялось возможным, а я сам по личным соображениям не был готов попросить об этом чиновника, выдающего такие разрешения.

У меня шла кругом голова. Дела накапливались так стремительно, что мне казалось невозможным, как бы я ни старался, справляться и с профессиональной, и с общественной деятельностью одновременно. Я бы охотно нанял клерка из числа европейцев, но не был уверен, смогу ли найти белых мужчину или женщину, готовых работать под началом цветного. Однако пришлось попробовать. Я обратился к знакомому агенту и попросил найти стенографистку. У него были на примете девушки, и он пообещал помочь мне. Затем он порекомендовал мисс Дик. Она только что приехала в Южную Африку из Шотландии и хотела любым честным трудом зарабатывать себе на жизнь, поскольку остро нуждалась в деньгах. Агент прислал ее ко мне в контору, и она сразу же очаровала меня.

— Вы знаете, что нужно будет работать на индийца? У вас нет возражений? — спросил я.

— Ни малейших, — уверенно ответила она.

— Какое жалованье вы бы хотели получать?

— Семнадцать фунтов десять шиллингов. Я не слишком много прошу?

— Вовсе нет, если вы будете справляться с работой. Когда вы сможете приступить?

— Сейчас же, если позволите.

Мне это очень понравилось, и я сразу начал диктовать ей письма.

Очень скоро она стала для меня кем-то вроде дочери или сестры. Я едва ли когда-нибудь находил ошибки в ее работе. Часто ей передавали большие суммы денег, а потом она стала вести и конторские книги. Я полностью доверял ей, но что еще важнее, она сама делилась со мной сокровенными мыслями и чувствами. Именно ко мне обратилась она за советом, выбирая мужа, а потом я имел честь вести ее к венцу. Как только мисс Дик стала миссис Макдональд, ей пришлось покинуть меня, но даже потом она неизменно отзывалась, когда я, не справляясь с огромным объемом работы, просил у нее помощи.

После замужества миссис Макдональд мне понадобилась новая стенографистка. Мне очень повезло, когда я нашел еще одну девушку. Ее звали мисс Шлесин. Мне представил ее мистер Калленбах, о котором читатель еще услышит в дальнейшем. Сейчас она преподает в одной из средних школ Трансвааля. Когда она пришла ко мне, ей едва исполнилось семнадцать лет. Некоторые особенности ее характера подчас раздражали и меня, и мистера Калленбаха. Она стала работать у меня больше для того, чтобы приобрести опыт. Расовые предрассудки были чужды ей, но она не считалась ни с возрастом, ни с положением людей. Доходило до того, что она без малейших колебаний оскорбляла человека и высказывала ему в лицо все, что думает о нем. Несдержанность этой девушки часто причиняла мне неудобства, но ее открытость и бесхитростность помогали справиться с любыми проблемами, как только они возникали на горизонте. Я нередко подписывал напечатанные ею письма, не перечитывая их, поскольку считал, что она владеет английским языком лучше, чем я сам. Никаких сомнений в ее преданности у меня не возникало.

Причем она всегда была готова пожертвовать своими интересами. В течение довольно долгого времени она получала всего шесть фунтов и отказывалась от более чем десяти фунтов в месяц. Когда я сам пытался уговорить ее принять бо́льшую сумму, она отчитывала меня:

— Я здесь не для того, чтобы требовать деньги. Я здесь потому, что мне нравится работать с вами. Я уважаю ваши идеалы.

Однажды она одолжила у меня сорок фунтов, но настояла на том, что выплатит долг в течение года. Ее храбрость была под стать ее жертвенности. Она одна из тех редких женщин с чистой, как кристалл, душой, а ее отвага способна посрамить воина. Сейчас она уже стала зрелой женщиной. Я не знаю ее умонастроений так же хорошо, как знал прежде, когда она работала у меня, но мое общение с этой леди навсегда останется дорогим моему сердцу воспоминанием. А потому я должен рассказать о ней кое-что еще.

Взявшись за дело, она не помнила ни дня, ни ночи. Могла отправиться с поручением ночью совершенно одна и сердито отказывалась, если ее предлагали проводить. Множество вполне самостоятельных индийцев наблюдали за ней и обращались к ней за советами. Когда в дни сатьяграхи почти все ее лидеры оказались в тюрьме, мисс Шлесин в одиночку возглавила движение. Распоряжалась тысячами, вела объемную переписку, редактировала газету «Индиан опиньон» и при этом не знала усталости.

Я мог бы без конца рассказывать о мисс Шлесин, но завершу эту главу, процитировав Гокхале, который был знаком с каждым из моих сотрудников. Многие из них ему нравились, и он часто высказывал мне свое мнение о них. Среди всех как индийских, так и европейских моих сотрудников он неизменно выделял мисс Шлесин. «Я крайне редко встречался с такой жертвенностью, чистотой помыслов и бесстрашием, как у мисс Шлесин, — сказал он. — Ей принадлежит пальма первенства».

Прежде чем продолжить рассказ о моем общении с другими европейцами, я должен осветить еще две-три важные темы. Впрочем, кое-кого я назову сразу. Помощи мисс Дик оказалось недостаточно, требовались еще работники. В предыдущих главах я уже упоминал мистера Ритча, которого знал очень хорошо. Он был управляющим в коммерческой фирме, но согласился оставить ее и стал работать под моим началом, чем очень помог мне.

Примерно в то же время ко мне обратился мистер Маданджит с предложением совместно издавать газету «Индиан опиньон». Он нуждался в моем совете. Прежде он уже занимался чем-то подобным, и я согласился попробовать. Первый номер газеты увидел свет в 1904 году, а ее редактором стал Мансухлал Наазар. Впрочем, мне также пришлось выполнять много работы, и в течение долгих лет я фактически возглавлял редакцию. Дело не в том, что Мансухлал не справлялся со своими обязанностями. В Индии он приобрел богатый журналистский опыт, но не мог писать о проблемах индийцев Южной Африки и предоставлял это мне. Он всегда глубоко верил в справедливость моих суждений, а потому возложил на меня всю ответственность за самые важные редакционные статьи. Газета была еженедельной. Поначалу она издавалась на гуджарати, хинди, тамильском и английском языках. Но уже скоро я заметил, что издания на хинди и тамильском были пустой тратой времени и сил. Они не били точно в цель, поэтому я закрыл их. Более того, я понимал, что мы станем вводить читателей в заблуждение, если продолжим издавать их.

Я не собирался тратиться на газету, но с течением времени понял, что она не сможет существовать без финансовой поддержки. И индийцы, и европейцы понимали, что, хотя официально я и не считаюсь редактором «Индиан опиньон», на мне лежит ответственность за ее наполнение. Все обстояло бы иначе, если бы мы не начали издавать газету вообще, но прекратить выпускать ее теперь стало бы подлинной потерей и бесчестием. Мне пришлось вкладываться в газету до тех пор, пока я не истратил на нее почти все свои сбережения. Помню времена, когда приходилось ссужать по семьдесят пять фунтов в месяц.