class="p1">— Верно, Василий Филиппович. И бесспорно… Голова, так сказать, деталь архиважная. — Собравшись с силами, Матвеев бодро посмотрел на Хазова: — Я дам вам объективную положительную характеристику. Только после учений. Сам понимаешь, нельзя нам ударить в грязь лицом.

— Спасибо, Петр Петрович.

…В папке для доклада оставался еще один документ. И когда Хазов вышел, Матвеев, подышав свежим воздухом возле маленькой форточки и полюбовавшись снегом, вернулся к своему столу. Подвинул к себе папку. Документ был следующий:

«Боевая характеристика

на бывшего воспитанника Краснознаменного пехотного полка Черноморской группы войск, участника обороны Кавказа Селезнева Григория Прокопьевича, рождения 4 апреля 1930 года в станице Белореченской Краснодарского края.

Во время Великой Отечественной войны (1941—1945 гг.) 12-летний пионер станицы Белореченской Гриша Селезнев проявил ярую ненависть к захватчикам и всей душой и маленьким сердцем пламенную любовь к своей Советской матери-Родине.

12 августа 1942 года советский летчик старший лейтенант В. Берегов был вынужден покинуть свой самолет, подбитый в бою фашистами, и опустился на парашюте в районе Белореченской, занятой фашистами. Очутившийся поблизости Гриша спас летчика от лап немцев и вывел его из окружения…

Фронт находился в районе северо-восточнее Туапсе. По пути к Туапсе в течение пяти дней Берегов и присоединившиеся к нему краснофлотцы с боями, громя фашистов, выходили из окружения. Селезнев и здесь проявил сноровку и смелость, разведывал путь, не занятые немцами тропы.

Со дня зачисления воспитанником в полк Гриша упорно осваивал боевую технику, стал номерным. Он действовал уверенно и в неоднократных боях вместе с бойцами-краснофлотцами отбивал атаки фашистских солдат и самолетов. В боевом журнале батареи записано, что с участием воспитанника Гриши Селезнева батарея сбила три вражеских самолета Ю-88.

Григорий Селезнев хорошо знал местность, поэтому командование ТОРа неоднократно посылало его в разведку в тыл врага.

Вывод: за проявленные во время обороны Кавказа стойкость, мужество и подвиги при защите Советской Родины товарищ Селезнев Григорий Прокопьевич был представлен к награждению орденом боевого Красного Знамени, но документы на представление где-то затерялись на буйных военных дорогах.

Ходатайствую перед командованием части, где в настоящее время проходит службу Селезнев Григорий Прокопьевич, о награждении его орденом боевого Красного Знамени.

Бывший заместитель командира полка майор в отставке Т. Становой».

«Все верно, — подумал Матвеев, — но откуда бывший замкомполка узнал, где служит Прокопыч?»

Полковник спрятал бумаги в сейф. Вышел из кабинета. Дежурный по штабу, посыльные и шофер Коробейник быстро встали. Матвеев сказал дежурному:

— Завтра к девяти утра вызвать Прокопыча.

— Есть, товарищ полковник.

Коробейник был уже за дверью. Когда Матвеев откинулся на спинку сиденья, шофер на всякий случай спросил:

— Домой?

— В офицерское общежитие.

Свет метнулся над белой дорогой, ощупал стволы деревьев, зачастил по густо падающим снежинкам, опять коснулся дороги… Матвеев закрыл глаза:

«Прокопыч. Боевая характеристика. Все это было так и не так. И никто не узнает, как оно все-таки было. Потому что у каждого свой взгляд, свое понимание и уровень этого понимания свой. И в том числе своя память…»

Да. Мальчишке было двенадцать лет. Он сам сказал, что ему исполнилось двенадцать лет еще в июле месяце (а в боевой характеристике почему-то стоит апрель, но это неважно). Мальчишка вспомнил, что мать тогда испекла пирог с повидлом. Повидло было ароматное, из свежих яблок. Конечно, свежие яблоки могли быть в июле, но не в апреле. Корочка на пироге румянилась очень здорово.

На глазах у мальчишки тогда появились слезы. И он нахмурился и засопел, вытирая нос рукавом старого, потрепанного ватника.

Он сказал, что его зовут Григорий Прокопьевич Селезнев. Разведчики назвали его Прокопычем. Кроме ватника, на мальчишке были выгоревшие сатиновые трусы и галоши, глубокие, большого размера. Бабушкины галоши. Она сразу почуяла беду, бабушка Маня. И немцы со старостой Городецким еще стучали на крыльце, когда она вытолкнула Прокопыча в окно, набросив на плечи внука оказавшийся под рукой ватник. А галоши она кинула вслед. И никаких объяснений не потребовалось. Утро наступало слякотное, подернутое редким туманом, который, оседая, стлался низко, над самой землей. Прокопыч добежал до колодца. И упал, зацепившись за камень. Камнями была устлана вся дорожка, тянувшаяся через сад от самого дома до уборной, узкой и маленькой, сколоченной из обветшалых досок.

Спрятавшись за колодцем, Прокопыч видел, как немцы вывели из дома бабку Маню и мать. На руках у матери была шестимесячная Светлана, завернутая в темный платок с крупными красными клетками. Мать прижимала Светку к груди и что-то говорила ей, может, успокаивала ее, а может, и себя, и бабу Маню.

Прокопыч почему-то думал, что ничего страшного не случится, что мать и бабушку поведут на какие-то работы: дорогу поправлять или мыть полы у старосты Городецкого.

Немцев было трое. Автоматы висели на животах. Воротники шинелей подняты. Видать, зябли фашисты. Все остановились у крыльца. А матери и бабушке велели стать у глухой, без единого окна стены. Баба Маня сказала Городецкому, что он подлец и продажная тварь и что он за все поплатится.

Может, их потому и расстреляли. Может, если бы баба Маня прикусила язык или бухнулась старосте в ноги и хорошо попросила за себя и за невестку, над ними сжалились бы и, постращав немного, отпустили. Но баба Маня выложила Городецкому все, что о нем думала.

Немец, самый высокий из троих, повернул ствол автомата, выставил вперед левую ногу. И дал очередь. До Прокопыча не сразу дошло, что случилось. Мать упала ничком, придавив собой Светку. И Светка, которая еще была жива, залилась таким ревом, что его, наверное, слышала вся деревня. Баба Маня не упала, а как-то сползла по стене, откинувшись на нее спиной. Села, вытянув ноги, а потом повалилась наземь. Длинный немец перевернул мать ногой. Двое других замахали руками и что-то говорили ему на своем языке. Он отрицательно покачал головой. И выпустил в Светку очередь. И клочья платка, а может, не одного платка полетели в стороны. Когда он перестал стрелять, Светка больше не кричала.

Солдат, фамилии которого Матвеев уже не помнил, но который был тогда с лейтенантом Матвеевым в поиске, спросил Прокопыча:

— Кто такой Городецкий? Откуда этот гад объявился в деревне?

— Учительствовал, — ответил Прокопыч. — Поселили здесь перед войной. Вместе с женой. Она сейчас переводчицей при коменданте.

— Ты понимаешь, за что они всю семью вашу расстреляли? — спросил Матвеев.

— Да, — ответил Прокопыч. — Я слышал, они потом еще стреляли Коноваловых, Якименко, Горбузовых… Всех, у кого были коммунисты.

— Так… — сказал Матвеев. Он, Прокопыч, солдат и еще несколько моряков, выходивших из окружения