запустить руку под ее белоснежный халат. Удар был не очень сильный, и не потому, что Жанна отлично усвоила в институте: переломы костей свода черепа могут сопровождаться нарушением целостности мозговых сосудов и костных диплоэтических вен. Просто у Жанны была легкая девичья рука. Однако искры, видимо, посыпались все же из глаз Кудлатого. Он крутанул руль. Бежевая «Волга» с красным крестом на фонаре вылетела на обочину и врезалась в гибкую, но крепкую березу, которая, помяв капот, подобно пружине, отбросила машину назад, на корявый ствол могучего старого дуба.

Сказать, что на машину было больно смотреть, значило не сказать ничего. Мокрые от росы березы, казалось, рыдали навзрыд. Дуб же, наоборот, грозно сверкал листьями, словно очами.

— Ты того, — сказал Лелик угрюмо, — принимай натощак седуксен.

Он ходил вокруг машины как пришибленный. Охал, приседал. Цокал растерянно… Жанна накапала Лелику валокордину.

— Ты того, — сказал он. — Ты молчи… А я скажу, что лось выскочил на дорогу. Они здесь, гады, на тебя прут, а ты на них не смей…

— Хорошо, — согласилась напуганная Жанна. Но, подумав немного, добавила: — Только договоримся. Ты мое нижнее белье не проверяй. У меня там все в порядке. Заметано?

— Заметано, — согласился Лелик.

И действительно, больше явной «агрессии» по отношению к Жанне Кудлатый не проявлял. Но все равно мог вдруг коснуться локтя, плеча, как бы обращая ее внимание на ту или иную достопримечательность пейзажа. Жанна пресекала даже и эти малые вольности, однако теперь уже более спокойными методами, ибо еженедельный ремонт машины был выше финансовых возможностей райздрава.

К освещенному подъезду поликлиники — здания нового, из бетона, в два этажа — «газик» Матвеева подъехал одновременно со «скорой помощью». Жанна, накинувшая поверх халата пальто, спешила к занесенным снегом ступенькам и тут вдруг услышала:

— Добрый вечер.

Повернувшись, увидела возле «газика» офицера. Темнота и снег мешали разглядеть его лицо, но по голосу она поняла, что это тот самый полковник, что однажды подвозил ее со станции до Каретного.

— Здравствуйте, — сказала она, кажется, слишком громко — может, боялась, что непогода проглотит звук ее голоса.

Матвеев шел к ней, на свежем снегу четко отпечатывались следы. Было радостно смотреть и на него, и на его следы, и на пятна света, падающего из окон дежурной комнаты.

— Вот приехал к вам в гости, — без улыбки сказал Матвеев. А может, она была, эта улыбка, тонкая, едва уловимая. И просто незаметная в темноте. — Приглашали. Не отказывайтесь.

— Не отказываюсь, — сказала Жанна и протянула руку.

Она взяла его ладонь и повела его вверх по ступенькам. Так они и шли, держась за руки. Шагал он легко, словно ему тоже недавно исполнилось двадцать четыре года.

Ординаторская была пуста. Ключ торчал в дверях. Жанна повернула ключ и жестом пригласила полковника пройти.

— Вот уж не думала, что увижу вас, — сказала она весело, когда он снимал с ее плеч пальто. — Вы тоже раздевайтесь. И сейчас попьем чаю.

В ординаторской были стол, диван, обтянутый серой тканью, койка с белой простыней под прозрачной клеенкой.

— Как вам тут живется-можется? — спросил Матвеев.

— Без скуки.

— Очень важный фактор.

— От нас зависящий.

— Всегда? — недоверчиво спросил Матвеев.

— При отсутствии патологических отклонений.

— С наукой не спорят, — сказал Матвеев и опустился на диван.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовалась она, вглядываясь в его лицо. Ни знакомая, ни любимая, а самый настоящий доктор.

— По-разному.

Она села рядом. Взяла его руку. Сказала, словно он был маленький-маленький:

— А теперь посчитаем пульс… Так. — Она смотрела на свои часы. И он видел, какие у нее густые брови и ресницы, не накрашенные. — Снимите китель, — попросила она.

— Нет, — он покачал головой. — Мне просто захотелось посмотреть на вас. Не знаю почему…

— Смотрите, смотрите, одно другому не мешает. Вам давно мерили давление?

— Около года назад.

— Головные боли бывают часто? — Она уже сжимала черной плотной материей его руку выше локтя.

— Бывают, — признался он.

— Курите? — И вдруг вспомнила! — Впрочем, об этом я уже спрашивала вас однажды.

И ему сделалось приятно и хорошо оттого, что она вспомнила, как предложила закурить и как он сказал, что натощак не курит.

— Ни фига!.. — словно невзначай, пробормотала она, глядя на круглый маленький прибор, в котором прыгала стрелка. — 160 на 110.

— Это плохо? — разумеется, без испуга, наоборот, с заметным равнодушием к собственному здоровью спросил он.

— Верхнее терпимо. А нижняя цифра мне не нравится. Поднимите рубашку, я вас послушаю.

Слушала Жанна долго. И со стороны груди, и со стороны спины. Как-то особенно выстукивала пальцами. Наконец строго-настоятельно заключила:

— По таблетке раунатина три раза в день. Необходимо сделать завтра же электрокардиограмму. И показаться хорошему специалисту-кардиологу.

— Это можно сделать у вас?

Она удивилась его вопросу. Посмотрела на него, как бы вдумываясь в слова. Кажется, что-то поняла. Сказала:

— ЭКГ можно сделать завтра до одиннадцати часов. А хорошего кардиолога нужно искать не ближе чем в Ленинграде.

— Завтра утром я вас, наверное, уже не застану? — спросил Матвеев.

— Я буду ждать вас, — ответила она. — Не торопитесь. Я сейчас сбегаю за чаем.

— В другой раз. Хорошо, Жанна?

— Хорошо. Только назовите свою фамилию, чтобы я могла записать вас на ЭКГ. И если не военная тайна, как все-таки вас зовут?

— Я представлялся вам однажды.

— Вот видите… Это было так давно, что я уже позабыла.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Начальник полковой гауптвахты прапорщик Селезнев Григорий Прокопьевич в 9.00 был уже у дежурного по части. Дежурный кивнул на стул. Сказал:

— Обожди. Вызовут.

Утро было темное. Рассвет чуть брезжил. Мокрый снег прилипал к стеклам окон. И офицеры, входившие в комнату дежурного, первым делом снимали шапки, стряхивали снег прямо у порога.

Дежурный по полку, капитан с красной повязкой на рукаве, устало морщился, когда очередной входящий снимал шапку и, тряхнув ее, говорил:

— Ну и погодка!

«Ранняя зима», — подумал Прокопыч. И произнес эти слова вслух.

— Зима, она и есть зима, — не глядя на него, ответил капитан, всем своим видом показывая, что он страшно занят.

Прокопыч гадал, для чего он понадобился командиру полка. Никакой вины, кроме уклонения от контрольных заданий в заочном техникуме, он за собой не чувствовал. В заведении его, так он величал свою гауптвахту, все было в полном порядке. А вот контрольные по физике и немецкому языку еще за прошлый учебный год были не отправлены.

«Это точно, — подумал Прокопыч, — значит, сообщили, собаки, командиру части».

Наконец капитан сказал:

— Селезнев, можете пройти к полковнику.

Прокопыч встал, оправил китель. Вздохнул. И направился к двери, обитой кожей.

— Товарищ полковник, — зычно и четко доложил он, —