— А вам? Ведь отвлекли зверя на себя?

— Я не отвлек, убил его. Иного не оставалось.

— Разве не подумали о последствиях?

— Некогда было. Да и о чем? Мне, как и Власу, Дамиру, терять нечего. Все лучшее далеко позади. О нем не стоит вспоминать. Впереди ничего нет, лишь тупик под названием старость. Ну и перспектива! Оттого и рискуем. Чего тянуть время? Обо мне только мать заплачет, о Власе — никто. Вот и выбрал медведь самых ненужных. Верно говорят, что он отбросами не брезгует, — усмехнулся Михаил.

— Зря вы так о себе думаете. Перестали уважать в себе человека. Но ведь на сегодняшнем дне жизнь не кончается. Все может внезапно измениться, — улыбнулась Лида.

— Только не у меня. Я из невезучих.

— Да вы оглянитесь вокруг! Не ставьте крест на будущем. Посмотрите, какая глухая и неприступная с виду тайга. А войдите в нее, узнаете, что радушнее и гостеприимнее в свете нет! Так и люди! Не будьте таким скованным. Станьте самим собой. Хватит зацикливаться на прошлом. Живите сегодняшним и верьте, все наладится.

— А мне будет позволено иногда зайти к тебе?

— Приходите! У нас о таком не спрашивают. Кстати, я поздно ложусь спать. На ночь люблю послушать песни. Не мешаю вам? Ведь через стенку все слышно.

— Кому могут помешать песни?

— Ваш Дамир часто на меня ворчит. Ругается, что громкость большая! И скрипит: «Опять эта свиристелка свою кадриль завела! Надоела ее свистопляска, никакого отдыха нет! Целыми днями какофонию слушать приходится!»

— Дословно?

И оба рассмеялись.

— Не обижайся на него. Он и так наказан самой судьбой, но уже ничего не изменит. Поздно.

— А вы песни любите?

— Смотря какие…

— Из моих, тех, что слышали?

— Я абстрагировался и не улавливал смысл. По-моему, его маловато в них, но мелодии веселые, — пощадил самолюбие девушки.

— У меня на любое настроение песни имеются. И музыка…

— Староват я для такого.

— При чем здесь возраст? Вот у нас в тайге соседом по участку старик был. Из бывших, еще царских каторжников. Так он блатные песни пел, только такие знал. Мне еще лет пять было, когда научил песне про Софушку. Я ничего еще не понимала. И вот сели мы всей семьей за стол. Кажется, Пасха была, а мне этой песней так хотелось похвалиться. И когда все стали разговляться, я и спела:

…эх, Софушка, София Павловна,

София Павловна, где вы теперь?

Полжизни я готов отдать,

лишь бы Софу отодрать.

Софушка, где вы теперь?

Отец куличом подавился вмиг, а мать покраснела, как крашеное яйцо. Оба Макарыча стали ругать. Он же как на помине в дверях появился. Узнал, за что обиделись, и хохочет: «Человек должен все знать. Взрослея, сам отбор сделает, если голова на плечах есть». «Выходит, у тебя ее до сих пор не имеется, коли глупостям ребенка учишь?» — упрекнул его отец. А сосед в ответ: «Может, и глупая песня, но веселая. Вон, ребенок неспроста ее враз запомнил. А ваши мимо ушей проскочили. Почему так? Не стоит из девчонки в пять лет старуху лепить. Ею она станет, но пусть подольше подержится в детстве озорном. Хоть будет что вспомнить. Ведь песни и старика в пляс толкнут. Не помни я их, давно б землю нюхал». И знаете, он прав! Я все его песни и теперь помню. Так вот сосед наш, ох и нелегкой судьба его была, сумел до нынешнего дня дожить. И женщин к себе водит из поселка. Все жену ищет. А отец мой совсем согнулся. Смотрится старше Макарыча, хоть тот по возрасту в деды годится. Выходит, что человек живет и выглядит на столько, на сколько сам себя определит. Не поддавайтесь времени! Да и не старик вы вовсе! Меньше думайте о годах! Тайге сколько лет? А каждую весну — девушка. Берите с нее пример!

Они вошли в бытовку, где женщины разрывались от смеха. Влас стоял посередине комнаты, раскорячась, изображал бабкаря зоны, который пришел на обед, и верещал скрипучим, гнусавым голосом:

— Чё, падлы, сварганили? Чем нынче травить станете, вашу матерь? Этой баландой только крыс травить! Эй! Повар! Сукин катях! Почему руками в котел полез? Ты ж, засранец, только что с параши! Где половник, мудило? Воткну сейчас в котел голой жопой, а потом сожрать все заставлю! Не веришь? То-то и оно, что поднять и забросить в котел такого борова только краном можно!

— Садись, Влас, поешь! У нас баланды нет! — подвинулась Полина.

— Спасибо! Я уже столько отсидел, что на заднице ни одного волоса не осталось. Верно, лягавый? Не без твоей помощи! — глянул на вошедшего Смирнова. — Ты, стукач подлый, куда за стол лезешь с людьми? А ну, брысь к порогу! — Меченый швырнул в Дамира шапку.

Смирнов удержал Дамира и, повернувшись к Власу, сказал зло:

— Он сюда не просился. Нас позвали так же, как и тебя. Чего командуешь? Ты кто здесь? Может, ему нужно задуматься, стоит ли с тобой за один стол садиться? Ведь такого хорошего не случайно даже из зоны вышвырнули. Сам знаешь почему. Так тебе ли гнать кого-то? Не честнее самому от всех прятаться и не высовываться никуда?

— Ну, мусоряга, достал ты меня! — побелел Влас и выскочил из бытовки.

Он глянул на Михаила так, что тот понял — Меченый этого не простит. Кончилось короткое перемирие. Чего ждать теперь от фартового? Смолчать Власу Михаил не мог и вступился за Дамира, чтобы Меченый не смел больше унижать человека, да еще при женщинах.

— Эх, Михаил! Ну почему вы такой колючий и неуживчивый? Зачем Власку прогнали? Не боимся мы его болезни. Не она нам помеха, а ваш язык. И надо же так все испортить, — встала Анна из-за стола. За ней и другие поднялись молча.

Дамир со Смирновым обедали дома. Каждый кусок застревал. Слышали, как Меченый ходит по комнате, измеряя ее тяжелыми шагами. Вскоре он хлопнул дверью, убежал в дизельную.

— Давай сами по себе жить, ни к кому не лезть, не набиваться в друзья. Так оно спокойнее всем! — предложил стукач.

— Мы средь них живем. Позволь ему, завтра все тебя оскорблять станут. Надо сразу пресекать. Понял?

— Я-то что? А вот Влас теперь жизни не даст, мстить станет обоим, — отозвался Дамир.

Только Дамир открыл дверь, чтобы пойти на работу, не глянул под ноги и тут же упал вниз на жесткую перекладину. Крыльца не было. Оно валялось на боку в нескольких шагах от дома.

— Чертов медведь! Зараза! — взвыл Дамир, ухватившись за ногу. Наступить на нее не мог, дышать было больно.

— Вывих, не перелом! Потерпи малость, — дернул ногу изо всех сил подоспевший Золотарев.

Он позвал мужиков. Вчетвером поставили крыльцо на место, прибили, закрепили, и Федор решил сходить к Власу, поговорить с ним по-мужски. За ним и Золотарев пошел.

Меченый сидел в дизельной чернее ночи.

— Чего бесишься? Зачем Дамира околечил? — глухо спросил Золотарев.