— Саймон, — сказал Найджел, — прежде чем идти дальше, надо снять с петель вот эту, наружную, дверь. Тогда мы сможем перекрыть ею коридор и, в случае чего, будем удерживаться здесь, пока не придет подмога. А ты как можно быстрее возвращайся в лагерь, — крестьяне вытянут тебя через пролом, — приветствуй от моего имени сэра Роберта и скажи ему, что, если он прибудет сюда с пятьюдесятью воинами, замок наверняка будет взят. Скажи, что мы уже закрепились внутри крепости. А еще скажи, что я посоветовал бы ему привести в движение наши отряды перед воротами, чтобы весь гарнизон скопился там, пока мы займем позиции в тылу. Ступай, Саймон, сейчас нельзя терять времени.

Но копейщик покачал головой.

— Я привел вас сюда — я, благородный сэр, здесь и останусь, что бы ни случилось. А то, что вы говорите, правильно: теперь, когда мы зашли так далеко, сэр Роберт должен знать, что тут готовится. Ступай, Хардинг, ступай как можно быстрее и передай, что сказал благородный Найджел.

Копейщик неохотно отправился выполнять поручение. Оставшиеся слышали звук его шагов и тихое позвякивание доспехов, пока они не замерли в глубине потерны. Потом все трое подошли к двери в конце коридора; они намеревались подождать там, пока не подоспеет подкрепление, но тут из-за двери среди гула и бормотания раздались мучительные крики. Кричал англичанин. Они хорошо различили слова:

— Ради Бога, ребята, умоляю, глоток воды! В ответ раздался взрыв хохота и звук тяжелого удара. При этих звуках кровь горячей волной прилила к голове Найджела, зашумела в ушах, застучала в висках. Бывают минуты, когда пылающее человеческое сердце должно пересилить холодный рассудок солдата. Одним прыжком он преодолел расстояние до двери, другим прорвался сквозь нее.

Солдаты не отставали от него ни на шаг. Открывшаяся их глазам сцена была так неожиданна и ужасна, что на миг все трое застыли на месте.

Перед ними было большое сводчатое помещение, ярко освещенное факелами. В дальнем конце его с ревом пылал очаг. Перед ним, прикованные к столбам, стояли три раздетых догола человека. Цепи были наложены так, что, сколько бы несчастные ни старались, они не могли выйти из круга испепеляющего жара. И все же столбы были достаточно далеко от огня, так что, если у пленных хватало сил непрерывно передвигаться с места на место или поворачиваться, подставляя пламени то одну часть тела, то другую, настоящих ожогов они не получали. Поэтому они как бы танцевали перед очагом, непрерывно кружась, подпрыгивая, бросаясь в стороны насколько позволяли цепи, усталые до смерти, с вываливающимися, черными от жажды, растрескавшимися языками, лишенные возможности хоть на миг остановиться и передохнуть от этой судорожной пляски.

Но еще больше поразило вошедших то, что они увидели по обеим сторонам помещения, откуда и шли глухие стоны и завыванье, которые они услышали еще за дверью. Вдоль стен располагались большие бочки, в каждой сидело по человеку; их головы торчали сверху. Все они непрерывно двигались, а в бочках плескалась и переливалась вода. Бледные, изнуренные лица все разом обратились к распахнувшейся двери, и возглас изумления и возникшей вдруг надежды сменил протяжные стоны отчаянья.

В то же мгновенье два человека в черном, сидевшие за флягой вина у стола неподалеку от очага, вскочили на ноги и в немом изумлении уставились на вторгшихся. Промедление отняло у них последний шанс на спасенье. Посреди комнаты виднелись ступени, ведущие к главной двери.

С быстротой дикой кошки Найджел бросился к ней и на один шаг опередил стражей. Они повернули к другой двери, ведущей в проход, но Саймон и два других копейщика оказались к ней ближе. Два удара, два кинжала, вонзившихся в извивающиеся тела, и негодяи, исполнявшие волю Мясника, трупами легли на пол собственной бойни.

Какие радостные крики и благодарственные молитвы слетели тут с бескровных губ узников! Какой свет нечаянной надежды вспыхнул в измученных, провалившихся глазах! И не успей Найджел словом и жестом заставить их замолчать, этот безумный хор мог бы всполошить всю крепость.

Он открыл дверь, что была у него за спиной. Вверх, в темноту, вела винтовая лестница. Он прислушался, но сверху не доносилось ни звука. Снаружи в замке железной двери торчал ключ. Найджел вытащил его и повернул изнутри. Теперь занятым позициям ничто не угрожало, и они могли заняться несчастными узниками. Несколько ударов — и цепи с тех, кто плясал перед очагом, были сбиты. С каким-то хриплым радостным карканьем они бросились к бочкам с водой, в которых сидели их товарищи, и, опустив, как лошади, головы в воду, пили и пили. Тех же нечастных, кто был в бочках, наоборот, тут же вытащили из воды. Бледные, отекшие, они тряслись от холода, и когда с них сбили цепи, онемевшие ноги отказались им служить — они попадали на пол и, извиваясь, словно червяки, пытались подползти к Найджелу, чтобы поцеловать ему руку.

В самом углу лежал Эйлвард, с него стекала вода; он вконец обессилел от холода и голода. Найджел подбежал и приподнял ему голову. На столе все еще стоял кувшин вина, из которого пили два стражника. Найджел поднес его к губам лучника, и тот сделал большой глоток.

— Тебе лучше, Эйлвард? — спросил сквайр.

— Лучше, гораздо лучше, но будь я проклят, если еще хоть раз в жизни прикоснусь к воде! А вот бедняга Дикон умер, и Стивен тоже — их убил холод. Я сам промерз до мозга костей. Позвольте мне опереться на вашу руку, я хочу к огню, надо разогреть замерзшую кровь, чтобы она опять побежала по жилам.

Странное это было зрелище: двадцать голых солдат, сгрудившихся полукругом на полу перед очагом и протягивающих прямо к пламени трясущиеся руки. Вскоре, однако, языки их оттаяли, и они принялись наперебой рассказывать, что с ними произошло, повествование то и дело прерывалось радостными возгласами и словами благодарения святым, пославшим им освобождение. За все время, что они пробыли в плену, во рту у них не побывало ни крошки пищи. Мясник предложил им присоединиться к его гарнизону и со стен крепости обстреливать своих товарищей. Они отказались, и тогда-то он отобрал трех из них для казни.

Остальных затащили в подземелье, куда за ними последовал и грозный тиран. Каждому задали один-единственный вопрос — горяч он по натуре или холоден? И били до тех пор, пока не получили ответа. Трех, кто признался, что они холодны, обрекли на пытку огнем. Остальных, ответивших, что натура у них пылкая, приговорили к мукам в холодной воде. Время от времени этот дьявол в человеческом обличье приходил в подземелье, чтобы насладиться их страданиями и узнать, готовы ли они теперь служить ему. Трое согласились, и их увели. Остальные были тверды, и двое даже заплатили за это жизнью.

Вот что узнали Найджел и его товарищи, пока нетерпеливо ждали прибытия Ноулза с солдатами. То и дело бросали они в темноту потерны беспокойные взгляды, но в глубине не видно было мерцания света, не слышно бряцания оружия. Потом вдруг до ушей их донесся громкий, размеренный звук — глухой металлический звон, тяжелый, медленный; постепенно он усиливался, и стало ясно, что по коридору движется латник. Несчастные, отогревавшиеся у очага, совсем ослабевшие от голода и мучений, сбились в кучу и, обратив побелевшие, испуганные лица в сторону хода, с ужасом уставились на дверь.