А теперь вот не стало и последнего препятствия. Ольгу можно больше ни о чем не спрашивать – она сама обо всем сказала первая.

На душе должно было стать легче, а сделалось, наоборот, ужасно тяжело. Хотелось спрятаться, запереться у себя в комнате и никого не видеть, по крайней мере, несколько дней. Но Алексей, человек добросовестный, не мог подвести товарищей. Поэтому он послушно переоделся в зеленый костюм, надел лук через плечо и вышел играть лесного стрелка.

Бореев в роли шерифа зловеще блистал. Рабочие в зале свистели, когда он появлялся, а леди Марион, напротив, встречали криками: «Не слушай его! Задай ему перцу!» После окончания спектакля все очень хлопали. Бореев был красный, потный, его глаза горели такой дьявольской яростью, что Татьяна Германовна даже испугалась:

– Бореев, голубчик, нельзя же так себя изводить. Вы бы выпили воды.

И волшебным образом извлекла из небытия стакан.

Бореев выпил воду и пошел обратно на сцену.

Ольга уже отправилась переодеваться в обычную одежду. В зале еще шумели, бурно обсуждали пьесу, пытались даже открыть на почве спектакля комсомольское собрание. Слышно было, как Бореев, все еще в костюме шерифа, сцепился в полемике с кем-то из зрителей.

Настя Панченко рыдала, сидя прямо на горе снятых костюмов. На Насте была мужская армейская нижняя рубаха и заношенная черная юбка.

Ольга сразу испугалась и подбежала к Насте:

– Что случилось?

Настя не отвечала, захлебываясь слезами. Ольга ее такой никогда не видела. Настя всегда оставалась очень сдержанной, а тут ее просто колотило от рыданий.

– Что с тобой, Настя? – Ольга трясла ее за плечи. Голова Насти моталась, волосы в беспорядке падали на лицо. – Настя, тебя обидели?

Настя вдруг застыла, не дыша, а потом медленно, медленно выдохнула. Слезы постепенно высыхали на ее щеках, глаза тускло поблескивали.

– Ничего, Оля, это ничего, – выговорила наконец Настя. – Я просто не знала, что это так бывает. Когда устанешь, переволнуешься, а потом все разом закончится.

– Да что закончилось? – не понимала по-прежнему Ольга.

– Спектакль… – Настя виновато улыбнулась, вытерла лицо ладонями. – Мне, наверное, нельзя в театре играть. Как это другие выдерживают? Не понимаю!

– Так ты из-за представления переживаешь? – удивилась Ольга.

– А ты разве нет?

– Так не до слез же, – возразила Ольга.

Ее встреча в темном закулисье с Ленькой Пантелеевым перебила всякое беспокойство по поводу спектакля. Что он там делал? Как вообще там очутился? Ольга понимала, что ей не следует обсуждать это приключение с Настей – да и с кем бы то ни было. Окажется потом, что она сдуру помогла опасному бандиту. Ее запросто могут арестовать за пособничество! Разговаривая с Пантелеевым, показывая ему зрительный зал, Ольга почему-то не задумывалась о том, что он бандит и что ему не помогать надо, а, наоборот, сразу же сообщить о его местонахождении в УГРО. Может, постановка «Робин Гуда» так на Ольгу подействовала? В любом случае, Ленька Пантелеев вовсе не выглядел опасным злодеем. Вдруг на его счет вообще все ошибаются и он на самом деле хороший?

Настя взяла свою кофту с длинным рукавом и натянула поверх армейской рубахи. Ольга тоже переоделась в обычную одежду. В зале уже замолкли аплодисменты, смутно доносилось успокаивающее воркование Татьяны Германовны. Потом слышны стали крики, жуткие, как при трактирной драке: это Бореев орал на кого-то:

– Ты не можешь просто все бросить и уехать! Ты – предатель!

Борееву не отвечали или же отвечали очень тихо, потому что второго голоса Ольга с Настей не слышали.

Они поскорее ушли из дома культуры. Ольге участвовать в спектакле не понравилось, а Настя, поразмыслив, в конце концов сказала, что попробует держать себя в руках и что вся эта история с постановкой «Робин Гуда» ей очень много дала в плане личного и умственного развития.

* * *

– Ты предатель, ты не смеешь все бросить! – Бореев, все еще в костюме шерифа, кричал на Алексея. На губах у Бореева вскипала слюна.

Алеша тихо сказал:

– Я решил вернуться в армию, еду во Псков. Меня уже ждут.

– Почему в Петрограде нельзя было устроиться? А? Почему? Чем тебе Петроград не угодил?

– Меня отправляют во Псков.

– Мог бы сказать, что хочешь остаться здесь. Тебе бы пошли навстречу.

– Бореев, мне надо на время уехать из Петрограда, – объяснил Алеша. – Не хотел тебе говорить всю правду – зачем вынуждаешь? Это не по-товарищески, в конце концов!

– А бросать общее дело, своих друзей – это, по-твоему, товарищеский поступок?

– Незаменимых людей не бывает, найдешь кого-нибудь еще, – спокойно сказал Алексей. – Сейчас много хорошей молодежи. Ты публику в зале видел?

– Это из-за кого? Из-за кого ты уезжаешь? Кто она? – Бореев рычал на Алешу так, словно они действительно находились в Ноттингаме и Бореев на самом деле был шерифом, а Алексей – пойманным стрелком из отряда Робина Гуда.

– Какая разница, – вздохнул Алеша. – Одна девушка. Мне трудно с ней встречаться теперь. А служа в армии, я смогу приносить пользу социалистическому Отечеству. Ты бы лучше пожелал мне счастья.

Бореев вдруг смягчился, погрустнел.

– Желаю тебе счастья, – сказал он, как старший товарищ младшему. – Может быть, ты потом вернешься.

– И ты будь здоров, – отозвался Алексей.

Он пожал Борееву руку и ушел.

Скоро ушла и Татьяна Германовна, и все другие. Где-то внизу мыкался неприкаянный сторож.

Бореев долго, до самой ночи, бродил по опустевшему клубу, во влажном от пота костюме, сгорбленный и скособоченный, со злодейским выражением на лице. Трогал ладонями воздух, шептал сам с собой и каждую минуту преображался то в Ричарда Третьего, то в Шейлока, то в Яго, то в Полония.

* * *

– Упустили, – с завидной невозмутимостью докладывал Дзюба Ивану Васильевичу. – Как сквозь землю провалился.

Он подробно доложил, как входили в квартиру Цветковой, изложил свое мнение касательно самой Цветковой, задержанной и доставленной, но еще не допрошенной; сообщил, как ждали, как Ленька явился, как перестреливались, как гнали его по дворам и наконец – вот, упустили.

Юлий тоже доложил, как гнались за Пантелеевым и как его упустили. Против ожиданий, Иван Васильевич никого не ругал за то, что бандит ухитрился проскочить мимо засады, которая вроде как перекрывала для него всякий выход из переулка.

– Пантелеев хитер и удачлив, – сказал, подытоживая услышанное от подчиненных, Иван Васильевич. – И поймать его будет трудно. Но это вовсе не означает, что мы этого не сделаем. Просто придется повозиться немного дольше. Продолжайте работу, товарищи.