Особый отдел ГУГБ НКВД рапортовал о почти четырех десятках заговорщицких групп и организаций, «вскрытых» в вооруженных силах в 1937―1938 годах: «военно–эсеровская организация», «антисоветский правый заговор», «террористическая группа в Политуправлении РККА», «шпионская вредительская организация в Военгизе», «террористическая группа в ЦДКА», «офицерско–монархическая организация», «заговорщики из Сануправления», «запасной троцкистский центр в Политуправлении КОВО», «террористическая группа в Академии Генштаба», «украинская военно–националистическая организация», «филиал заговорщицкой организации в 69–й стрелковой дивизии», «группа польских диверсантов в системе военных сообщений КОВО» и прочих. Между особистами разворачивалось соцсоревнование на количество арестов и полученных признаний.

Тем временем окрыленный доверием Вождя комиссар П.А. Смирнов, ставший главным военным моряком страны, с присущей ему энергией громил флот, пачками подписывая санкции на арест.

10 января 1938 года был арестован командующий Тихоокеанским флотом флагман 1–го ранга Г.П. Киреев. 19 марта ― командующий Амурской военной флотилией флагман –го ранга И.Н. Кадацкий–Руднев. 25 марта снят с должности и зачислен в распоряжение командного управления РККФ начальник Морских сил флагман флота 1–го ранга М.В. Викторов. Через месяц за ним пришли.

17 мая был вызван из Полярного в Москву, да так и не вернулся начальник Политуправления Северного флота П.П. Байрачный. 23 мая по пути в Ленинград «железнодорожники» арестовали командующего Северным флотом, бывшего матроса с крейсера «Аврора», участника штурма Зимнего дворца, флагмана 1–го ранга К.И. Душенова и заместителя начальника Политуправления П.М. Клиппа, вызванных наркомом «для решения срочных вопросов». Вскоре были взяты под стражу начальник штаба флота П.С. Смирнов, председатель военного трибунала Донченко.

К Душенову с ходу и в полном объеме применили «московскую технику». В заявлении № 267 на имя Молотова он писал:

«После 22 часов применения ко мне жестоких физических методов воздействия я почти в бессознательном состоянии в результате внутреннего кровоизлияния написал под диктовку следствия ложное заявление, что я ― заговорщик и вредитель. Через 5 дней после тех же методов я подписал заранее написанный протокол, где указано более 30 человек, якобы моих сообщников, которых после арестовали без допроса меня… Я всем сердцем Вас прошу, не можете ли сделать так, чтобы меня больше не били… прошу меня расстрелять, но не бить. Если Вы не найдете возможным вмешиваться в это дело, то прошу сделать так, чтобы хотя бы за это заявление меня не били. Я опасаюсь, что следствие может рассмотреть его как провокацию».

Константина Ивановича «разрабатывали» почти два года, а потом присудили–таки долгожданную пулю в затылок.

13 июня арестовали руководителя морского отдела Академии Генерального штаба флагмана 1–го ранга Э.С. Панцежанского и начальника Военно–морской академии флагмана 1–го ранга И.М. Лудри.

В докладной записке на имя Сталина и Молотова от 17 июня 1938 года флотоводец–кромешник П.А. Смирнов рапортовал о результатах проверки боевой готовности Тихоокеанского флота и Амурской флотилии:

«Засоренность кадров в Тихоокеанском флоте очень большая. Врагами народа оказались начальник штаба флота, четыре командира основных морских бригад, три коменданта укрепленных районов, начальник отдела ПВО Тихоокеанского флота, командир Владивостокского военного порта, командующий и начальник Политуправления флота. В авиации и командующий ВВС и военком оба оказались врагами народа. Во всех частях враги народа практиковали пьянство как способ разложения личного состава».

Но к этому времени выяснилось, что и сам Смирнов «оказался врагом народа». 30 июня его взяли, обвинили в подготовке заговора и через полгода расстреляли. На его место, присвоив звание командарма 1–го ранга, назначили заместителя Ежова, командующего войсками НКВД М.П. Фриновского.

Маршал Ворошилов тоже не покладая рук, беспощадно чистил армейские ряды,

«безжалостно отсекая зараженные части организма, до живого, здорового мяса, очищаясь от мерзостной предательской гнили».

После каждого «задушевного разговора с органами товарища Ежова» нарком подписывал новые и новые расстрельные списки.

Предателя Иону Якира на должности командующего войсками Киевского военного округа в 1937 году сменил командарм Иван Федько. В 1938 году его сделали первым заместителем наркома обороны и присвоили звание командарма 1–го ранга. 7 июля ― арестовали, он тоже оказался «зараженной частью организма», вовлеченным в заговорщицкую деятельность еще в 1932 году. В сентябре Федько дал показания на Блюхера.

Дела Белова, Орлова, Дубового, Дыбенко, Левандовского, Седякина, Великанова, Халепского, Алксниса, Вацетиса, Грибова, Грязнова, Ковтюха, Кутякова, Ингауниса, Хрипина, Киреева, Кадацкого, Окунева, Ланда, Яна Берзина, Погребного и других ― сплошь командармы, комкоры, армейские комиссары и комдивы ― Военная коллегия Верховного суда под неизменным председательством Ульриха рассмотрела 28–29 июля 1938 года. Управились быстро. Всех приговорили к высшей мере, что и было исполнено немедленно.

День 28 июля 1938 года достоин именоваться Днем Чекиста. Всего за одни сутки «органы товарища Ежова» перестреляли 9 командармов, одного флагмана флота 1–го ранга, двух флагманов 2–го ранга, трех армейских комиссаров, 9 комкоров и 6 комдивов.

Примечательно, что палачей и заплечных дел мастеров спускали в расстрельный «тюрпод» буквально следом, порой и одновременно со своими жертвами. Но немедленно еще более рьяно за дело брались новые наследники Дзержинского, и машина террора набирала обороты. При регулярно освобождавшихся вакансиях НКВД неизменно испытывал потребность в палаческих кадрах, и с какой готовностью записывались в палачи в стране освобожденного труда и ампутированной совести. Это потому, рапортовал крупный чекист Реденс, что:

«Люди любят работу, любят советскую власть, любят нашу партию и любят Сталина».

Недалек был день, когда отстрелят органы и Реденсу, и Ушакову, и самому «батыру Ежову».

(Новая генерация «сотрудников для особых поручений» с честью несла эстафету, принятую от легендарных чекистов времен Гражданской войны ― верный наган, которому не давали остыть:

«У нас всегда под рукой было ведро водки и ведро одеколона. Водку, само собой, пили до потери сознательности. Что ни говорите, а работа была не из легких. Уставали так сильно, что на ногах порой едва держались. А одеколоном мылись. До пояса. Иначе не избавиться от запаха крови и пороха. Даже собаки от нас шарахались».

Известно, что многие приговоренные умирали со словами: «Да здравствует товарищ Сталин!» Поэтому палачам предписывалось

«проводить воспитательную работу среди приговоренных к расстрелу, чтобы они в столь неподходящий момент не марали имя вождя».

Когда тех из них, кто пережил все чистки и даже самого товарища Сталина, сажали в 1957 году, они, наивные молотобойцы, отчаянно защищались: