Не думаю, что его снова пора кормить, он ведь совсем недавно ел.

Ну и что? Он выдержал такую долгую и скучную поездку – в город и обратно, да еще в жару – и вполне заслужил небольшое вознаграждение хотя бы за то, что из игры не вышел.

Надеюсь, ты не станешь прятаться здесь от Джози?

Ни в коем случае.

Роб и Джози, надо же! Что ты на это скажешь?

Мне что-то не хочется ни говорить, ни думать об этом, Ивлин. Извини, но не хочется.

По-моему, они совершенно друг другу не подходят. Какой-то нелепый союз получается. Он такой забавный, веселый. А она такая несчастная, одинокая, да еще и глуповатая, пожалуй. Ты и сама так все время говоришь, верно? Говоришь, что, должно быть, Господь руки за спину заложил, когда Джози на свет появилась.

Вот только вряд ли я когда-либо ее глуповатой называла.

Но она же не такая образованная, как ты, мама.

Образование тут ни при чем. Я ведь тоже в бедности росла. Но мы с твоим отцом всегда старались говорить правильно и вас приучали.

Ну, хорошо, пусть так. А все-таки, наверное, то, что она в такой странной семье росла, как раз и есть причина ее необразованности.

Я, по-моему, говорила, что она «неспособная», а не «глупая».

Да какая разница! Между прочим, это же какие способности нужно иметь – жить с тобой под одной крышей и так долго все от тебя скрывать!

Знаешь, когда обман или любые другие махинации совершаются под покровом темноты, то даже самым неспособным и тупым порой удается уйти незамеченными.

Интересно, а еще кто-нибудь знал?

Сомневаюсь. В этом доме никто толком и врать-то не умеет!

Кроме Роба и Джози.

Да, пожалуй.

Роб и Джози… Нет, никак не подходят! Зуб даю, бабушка все знала. Она вечно где-то поблизости от Джози толчется. Все подслушивает, что там Джози скажет, и даже особенно не притворяется. Спорим, она все знала? А может, даже и налетела на них ночью где-нибудь в коридоре – это ведь очень даже возможно, знаешь ли. Особенно если учесть, что наша бабушка повсюду шныряет.

Не начинай.

Но это действительно так.

Если бы я была прикована к инвалидному креслу и обо мне подозревали нечто подобное, я бы до последнего вздоха доказывала всему дому то, что мне известно.

А скажи, теперь, когда ты уже чуточку привыкла, тебе их любовь не кажется довольно романтичной?

Ни чуточки.

Нет, по-моему, в этом что-то есть. Двое молодых людей слились в объятиях в старом доме после того, как довольно долго лишь поглядывали друг на друга поверх мисок с овсянкой или во время рубки дров.

А с Доланом как теперь быть?

Ох, Долан, если узнает, запросто весь дом на куски разнесет. Хотя, может, под конец он все же смирится и вместе со всеми будет радоваться их счастью.

Радоваться их счастью? Интересно, знает ли эта дурочка Джози, сколько таких «невест» у Роба уже было? И куда они все потом подевались?

Да уж, их было немало.

И знает ли она, как его «уважают» городские шлюхи? Причем из обоих борделей.

Папа тоже вряд ли был святым, когда ты с ним познакомилась.

Ивлин. Ты не имеешь права так говорить.

Но я всего лишь правду сказала. И кто знает, может, у них это навсегда?

Навсегда? С Робом? Смешно.

Хила

Если ты когда-нибудь придешь в отчаяние, Берк, поняв, в каком затруднительном положении мы с тобой оказались, соберись с силами и вспомни: ты входишь в число тех сорока душ, которым довелось совершить путешествие по суше и по морю от Леванта до Тихого океана. Ты отмахал две тысячи миль через безводные пустыни, а когда твои сородичи – лошадь и мул – совсем охромели на каменистой тропе в этих безжизненных местах и лишь жалобно причитали при виде пустых бочонков для воды, ты молча шел вперед.

А ведь когда мы оторвались от каравана и ринулись на север, ты вряд ли представлял себе, какие чудеса мы увидим. Ты стоял на берегах могучей реки Плат, где индейцы сиу из племени Красное облако собирались на переговоры, завершившиеся их окончательным разорением и гибелью; там тогда пасся табун в две тысячи голов, и крепкие индейские лошадки под корень выели в прерии всю траву до самой опушки леса. Ты не раз видел, как горбатые юкки словно подбирают подол своих колючих юбок, надеясь спастись от наступающей пыльной бури. А когда ветер стихал и мы, отряхиваясь, выбирались из очередного убежища, оказывалось, что прежние ряды деревьев нарушены и даже сам горизонт словно принадлежит какой-то другой планете. Ты не раз стоял на краю утесов, сплошь заросших молодыми, но уже опаленными бурей деревцами, и земля там была покрыта оспинами странных испарений, похожих на те белые комья, какими плюешься ты и другие самцы верблюдов, и казалось, будто земля тоже дышит и отплевывается. Доводилось тебе проходить и по самой кромке пропасти со стенами цвета желчи, сверху донизу пронизанными лентами рудных жил, а внизу с ревом несся какой-нибудь безымянный поток, покрытый хлопьями белой пены. Ты тянул тяжелые повозки и с бочками, и с бревнами, и с автоматами Гатлинга. Ты возил шпалы для железнодорожных строителей и уголь из шахт, буйволиные туши, добытые ciboleros, и соль для торговцев солью.

Ну и, конечно, в полном соответствии с твоей природой, ты возил воду тем, кто оказался слишком далеко от нее. Как странно, что твоя собственная малая потребность в воде сделала тебя столь хорошо приспособленным для того, чтобы привозить ее тем, кто в ней нуждается. Бочонки, полные живительной влаги, ты вез золотоискателям и шахтерам, вез в крошечные городки поселенцев, где вода в скважинах быстро становилась щелочной, вез заблудившимся в пустыне караванам отчаянно храбрых первопроходцев, которые умирали от жажды в своих фургонах. Воды, которую мы везли, жаждали не только заплутавшие в зарослях люди, но и призраки мертвых, тащившиеся следом за нами, словно они понимали, что умерли буквально в дюйме от спасения. Нас знали все вверх и вниз по течению рек Мохаве, Чиуауа, Колорадо.

– Вон идет тот Человек с верблюдом, – говорили они. – Вон идет тот огромный рыжий конь, который даст нам напиться.

И ты поил их водой, мой смешной благородный друг. Ты поил их и будешь их поить. А теперь вставай, пока не вернулись те люди.

* * *

Помнишь Рождественский сочельник в Грейвнеке, штат Вайоминг? Никогда не видел более мрачного и безликого города. На главной улице коридором выстроились фальшивые декоративные фасады, а в конце этого коридора сверкал желтыми окнами местный «салун», пивная, иначе говоря. Там собирались охотники на буйволов, спустившись с окрестных гор, – пили, жаловались на жизнь и вели всякие душещипательные беседы. Улицы этого городка были черны от народу. И все эти люди дружно примолкли, увидев, как мы с тобой, позванивая колокольчиком, вступили на главную улицу. Правда, кто-то из смельчаков все же прошептал нам вслед: «Спаси и помилуй нас, Господи! Никак к нам волхвы пожаловали!»