– Где крыса? – спросила фрау Бригитта Франк.

– Achtung! – сказал солдат, наводя прицел.

Из вырытой под стеной норы выглянул черный растрепанный чубчик, высунулись две руки и легли на снег. Мальчик.

Выстрел, опять мимо. Голова исчезла.

– Дай-ка сюда, – сказал нетерпеливо Франк, – ты и винтовку не умеешь держать. Он выхватил у солдата винтовку и прицелился.

Тихо падал снег».

Этот выезд в гетто был светским мероприятием в сопровождении жен, друзей, а то и детей. Я подумал об одной из спасшихся от смерти «крыс», о Саше Кравце, молодом человеке, просидевшем полгода в ванной у мисс Тилни в Виттеле, и спросил Никласа, что он думает об этом рассказе Малапарте о поездке в Варшавское гетто. Мог ли Франк в самом деле прицелиться и выстрелить в еврея? Никлас сказал, что его мать читала «Капут»:

– Я помню, она устроилась на диване, читала и очень сердилась на Малапарте. Он писал, что у моего отца очень длинные пальцы; у него действительно были длинные пальцы. Или он о маминых пальцах говорил?

– О пальцах вашего отца, – ответил я.

Пальцы Бригитты показались ему толстыми. Никлас кивнул, улыбнулся во весь рот.

– Мама разволновалась, не могла усидеть на месте, очень была расстроена. «Это неправда, – твердила она. – Он никогда не убивал евреев лично». Для нее это было утешением, оправдывало отца в ее глазах – что он никого не убивал «лично».

– Не убивал «лично»? Так этот визит в гетто – правда или вымысел?

– Мы все бывали в гетто, – ответил Никлас тихо, стыдясь.

Он помнил поездку – вроде бы в Краковское гетто, которое построил Вехтер.

– Мой брат Норман бывал в Варшавском гетто, сестра Зигрид – в Краковском. Я ездил с матерью в Краковское гетто.

Потом он поделился со мной копией домашнего кинофильма под заголовком «Краков», снятого по поручению его отца. Образы семейной жизни и генерал-губернатора за работой перемежались редкими моментами в гетто. В одной короткой сцене камера задержалась на девочке в красном платье. Глядя прямо в камеру, девочка улыбалась. Эта прекрасная, немеркнущая, полная надежды улыбка запала мне в душу. И красное платье – этот образ подхватил режиссер Стивен Спилберг в фильме «Список Шиндлера». То же гетто, такое же платье – вымысел, факт. Возможно ли, чтобы Спилберг видел этот фильм, если, как сказал мне Никлас, тот не был в общем доступе? Или это еще одно совпадение?

Я спросил Никласа, насколько правдоподобно, чтобы его отец съездил в Варшавское гетто вместе с Малапарте.

– Это могло быть, – ответил Никлас. – Не думаю, чтобы он собственноручно убил там еврея, и моя мать, безусловно, в это не верила. Вот почему эта книга так ее разволновала.

Но в семье не было единого мнения по этому важному вопросу. Старший брат Никласа Норман (ныне покойный) оспаривал воспоминания матери.

– Норман бывал в гетто вместе с Шампером, – уточнил Никлас (Шампер – шофер Франка). – Он говорил мне, что вполне может себе представить, как отец взял автомат у солдата.

К лету 1942 года Франк нажил влиятельных врагов и вынужден был держаться настороже. В июне и июле он произнес четыре программные речи о юридических проблемах и господстве закона{425}. Эти речи были направлены против Гиммлера, активно занявшегося осуществлением планов по уничтожению евреев: с ним Франк дошел до открытого конфликта по вопросу о том, кому принадлежит исполнительная власть на оккупированных польских территориях. Франк подчеркивал необходимость создания правовой системы, признающей господство закона, с независимыми судьями и соблюдением процесса. Выступая в знаменитых университетах Берлина, Вены, Гейдельберга и Мюнхена, Франк говорил от имени опытных судей, обеспокоенных подрывом правосудия в Рейхе. Он желал, чтобы Рейх неукоснительно подчинялся закону.

Девочка в красном платье

– Юрист всегда призна́ет, что война имеет приоритет перед всем прочим, – заявил он своим слушателям в Берлине 9 июня. Тем не менее, продолжал он, даже в пору войны следует сохранять гарантии закона, потому что людям присуще «чувство справедливости».

Поражает убежденность, с какой он все это возвещал после проведения «акций» в Польше. У Франка сложились собственные представления о справедливости, они опирались на два столпа: с одной стороны, «авторитарное правительство», с другой – «независимость судей». Закон должен быть авторитарным, но применять его следует независимым судьям{426}.

Эти четыре выступления пришлись Гиммлеру не по вкусу, и он пожаловался Гитлеру. Возможно, Франку стоило тщательнее подбирать слова. Не замедлила и ответная реакция. Прежде всего Франка допросили в гестапо, затем, во время визита в Шоберхоф, ему лично позвонил Гитлер и заявил, что отрешает его от всех государственных функций за исключением одной. «Бригитта, фюрер оставил меня генерал-губернатором», – сообщил он жене, и та, по словам Никласа, была рада, что муж сохранил свою должность.

Если Франка и беспокоил избранный Рейхом путь (в чем Никлас сомневался), эти тревоги отходили на второй план по сравнению с личными проблемами. Политика и карьера уступили место делам сердечным: внезапно из прошлого возникла Лилли Грау, возлюбленная его юности, та, на которой ему не позволили жениться. Появилась она в форме письма, известившего Франка о том, что ее единственный сын пропал на Восточном фронте. Не может ли Франк помочь в поисках? Эта просьба пробудила в генерал-губернаторе всепоглощающее желание. Он отправился к Лилли в Бад-Айблинг в Баварии, и они увиделись вновь после почти двадцатилетней разлуки. «Мгновенно в нас вспыхнуло неудержимое пламя, – записал он в своем дневнике. – Мы воссоединились с такой страстью, что обратного пути уже нет».

Неделю спустя они встретились в Мюнхене: Франк сумел удрать из Кракова и уделить Лилли безраздельно целый день и целую ночь. «Торжественное, преображающее воссоединение двух человеческих существ, воспламеняющих друг друга, которых ничто не может удержать», – писал он{427}. Я не удержался от смеха, когда впервые прочел этот пассаж.

Франк решил выпутаться из брака с нелюбимой Бригиттой и «воссоединиться» с Лилли. Через неделю после мюнхенского «воспламенения» он сочинил чрезвычайно оригинальный и бессовестный план, чтобы избавиться от Бригитты: он сослался на решения Ванзейской конференции как на предлог для развода. В тот момент, когда Малку Бухгольц отправляли в Треблинку, когда Лаутерпахтов добивали в Лемберге, а Лемкиных гнали на смерть из Волковыского гетто, Ганс Франк принялся объяснять жене, что он глубоко увяз в преступлениях, «в ужаснейших делах», и ей следует ради собственной безопасности дистанцироваться от него. Франк подробно описал ей жуткий секрет Рейха – то, что назовут «окончательным решением еврейского вопроса». Этот ужас открывал генерал-губернатору путь к личному счастью, выход из прискучившей рутины рядом с властной и неутолимой женой. Он стремится спасти ее от брака с генерал-губернатором оккупированных земель и готов принести «величайшую жертву», дать ей развод, чтобы тень «окончательного решения» не запятнала Бригитту. Массовое убийство – его выигрышный билет, Лилли, свобода и счастье{428}.