Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пыль. Бетон. Угасшие фонтаны. Кладбища автомобилей.
Снова пыль. Постовые с бердышами на каждом углу. Хмурые лица.
И опять — пыль.
Все, как дома…
Впрочем, узорная решетка дворцовых ворот распахнулась без скрипа. Масла пока еще хватало. Дворцовая охрана раздвигала алебарды и козыряла, почтительно пропуская президентский экипаж. И мраморная лестница, ведущая к парадному входу, была чисто подметена и свежевымыта.
Если бы собрались еще подкрасить фасад…
Почти не глядя на группку встречающих, старик с наивной молодцеватостью взбежал по мрамору ступеней, опережая сопровождение, прошел по анфиладе затемненных комнат, безошибочно узнавая дорогу, — и полуобшарпанные, некогда обильно позолоченные двери кабинета гостеприимно распахнулись перед ним.
– Добро пожаловать, коллега!
Кабинет Его Превосходительства пожизненного Президента Демократического Гедеона выходил окнами в дворцовый парк, но, хотя стояла теплая, солнечная погода, окна были плотно закрыты и полузавешены тяжелыми бархатными портьерами.
Дряхлому, болезненно расплывшемуся старцу, заполнившему собою инвалидное кресло, было холодно, и свет, судя по всему, неприятно резал ему глаза. В кабинете царил приятный полумрак, именно такой, который одобрял и любил господин Председатель. Обстановка строга и скупа — ничего лишнего. Единственная роскошь: на большом столе, меж двух бронзовых канделябров — коробка компьютера с надлежащей периферией.
Прибывший отметил это не без зависти; последняя персоналка Ормузда вышла из строя полтора года назад, и с тех пор даже он, лидер нации, не мог позволить себе подобного облегчающего труд излишества.
– Ну что же вы, коллега? Проходите, располагайтесь. Не угодно ли чаю с дороги?
Голос, исходящий из груды жира, растекшейся в инвалидном кресле, был приятен и до боли знаком. Да и кто, кроме старого приятеля, мог бы хозяйски распоряжаться в этом кабинете? И все же вошедший медлил.
– Право же, коллега, это я! — Туша весело хихикнула, и лишь ухо старика сумело различить в смешке тоскливую горечь — молодежи подобного не понять. — Честь имею представиться, коли уж не узнаете: Мигель Хуан Гарсия дель Сантакрус де Гуэрро-и-Карвахаль Ривадавия Арросементе, с вашего позволения, сеньор, пожизненный Президент здешних мест с окрестностями, к вашим услугам!
После двух инсультов у него еще были силы шутить.
И гость, на миг утратив самообладание, почти бегом преодолел разделяющие порог и кресло пять шагов и, сломавшись пополам, обнял паралитика.
– Дон Мигель! Боже, мог ли я подумать?
Он всхлипнул — искренне, без притворства. И хозяин кабинета, уловив неложность сочувствия, позволил себе расслабиться и всхлипнуть в ответ.
Простительная, понятная слабость.
Всего лишь секундная. И — наедине.
– Спасибо, коллега. Зато вы — молодцом. Поделились бы секретом, что ли?
Президент уже взял себя в руки. И гость вдруг позавидовал калеке. Потому что спросил себя самого: смог бы я так? И честно ответил самому себе: нет!
– Так что ж, может, все-таки чаю?
– Не откажусь, коллега. Дорога, признаться, была утомительна…
Чай возник мгновенно, словно по волшебству, хотя дон Мигель, не подав видимых знаков, всего лишь мигнул. Порядок в гедеонском дворце был железный. И Председатель Хаджибулла вновь позавидовал воле Президента.
– Итак, нас всего лишь двое.
– К сожалению, дон Мигель.
– Молодежь… она не понимает.
– Увы…
Старики многозначительно переглянулись. Встреча эта, первая на высшем уровне после Катастрофы, замысливалась не так, совсем не так, и предварительная работа была проведена на совесть. Кто же мог предугадать, что ни Президенты пяти планет, осколков Демократической Конфедерации, ни лидеры четырех обрубков Единого Союза не откликнутся на серьезные, взвешенные и подкрепленные доводами предложения?..
– Вы упомянули, что я готов предоставить заложников?
– Разумеется, дон Мигель. Ни в какую. Кстати, вашему внуку очень нравится у нас на Ормузде…
– Правнуку, коллега, правнуку!
– О, даже так? От души поздравляю…
Обвислые плечи Президента чуть колыхнулись, изображая пожатие.
– Пусть их! Все равно их ресурсы не столь существенны. Главное, что откликнулись вы, дружище.
– Мог ли я не откликнуться, дон Мигель? Наши… э-э-э… коллеги, — Хаджибулла слегка усмехнулся, и вислые усы дрогнули, — они, знаете ли, из нынешних. Им простительно не понимать. Мы-то с вами — иной коленкор…
– К сожалению. Итак, к делу!
С душераздирающим скрипом над подлокотником воздвиглась механическая рука, и чашка с подостывшим чаем оказалась точно у губ Президента.
– Прекрасный напиток. Между прочим, с наших, гедеонских плантаций. Рекомендую захватить с собой фунтов двадцать, в качестве дара доброй воли, скажем так. М-да. Так вот… похоже, в свое время мы с вами что-то недодумали, коллега?
Гость медленно опустил веки.
Он не раз размышлял об этом. Тогда, двадцать лет назад, все казалось кристально ясным. Всеобщая неразбериха, разброд и шатания, крах морали. И ко всему — безответственность лидеров, возомнивших себя объединителями Галактики и готовых во имя этой дурацкой идейки попрать все национальные идеалы. Союз, его Родина, и Конфедерация, Отчизна дона Мигеля, стояли на краю пропасти. И то, что было задумано и претворено в жизнь, казалось единственно верным выходом из кризиса.
Побочные эффекты? Чушь! Они тоже были учтены и последствия просчитаны. Временный развал? Пусть! Элементы разрухи? Пусть! И пускай даже кретины помоложе поиграют в планетарные суверенитеты! Все равно: пять-шесть лет самостийности планет покажут и олигофрену необходимость восстановления держав. Но на иной основе. На основе дисциплины, морали и абсолютного порядка. И, конечно же, на базе паритета…
Не вышло. А жаль.
– О, коллега, еще как жаль! — отозвался паралитик, и Председатель Хаджибулла сообразил, что последние слова произнес вслух. — Не вышло. И знаете почему?
Это прозвучало неожиданно жестко, с оттенком превосходства. Дон Мигель не сомневался, что уж ему-то ответ известен, и был уверен на все сто, что известен ему одному. Он ждал отрицающего взгляда, виноватой улыбки, недоуменных вопросов. Он полагал себя всеведущим и упивался своим всезнанием.
И зря.
– Знаю, — ответил Хаджибулла.
– Вот как? — Президент, кажется, не поверил; вопрос прошелестел скрытой усмешкой. — И каков же ваш вариант?
На миг гостю захотелось не делать хозяину больно. Ответ можно было смягчить — тоном, формулировкой, недоговоркой, наконец. Но Председатель сам был стар и хорошо знал, что старости вредно, когда ее щадят чересчур.