— Вы же не станете обвинять служителей Церкви во лжи! — фыркнул он.

— Конечно нет, — ответила мать Агнессы. — Если вы говорите, что видели мою дочь в покоях герцогини, значит, так и было. Мне только одно любопытно — как вам удалось увидеть ее там? Я уверена, ваш рассказ вызовет тот же вопрос у герцогини. Вы ведь намерены повторить свои обвинения в ее присутствии, не так ли?

Брат Реми нервно облизнул посиневшие губы.

— Мы могли бы умолчать о случившемся, если девочка вернет то, что она украла.

Мать Агнессы мило улыбнулась.

— Но она уже это сделала. Ее угрызения совести были столь чудовищны, что она доверилась мне, а я спрятала украденное в надежном месте. Конечно же, я накажу дочь за то, что она натворила, но это мое дело, а не ваше. Вам не стоит больше беспокоиться об этом досадном недоразумении.

Лицо брата Реми приняло мрачное выражение, брат Уэн же казался смущенным. Он дернул своего собрата за рукав — похоже, толстяк готов был сдаться.

А вот брат Реми еще подбирал слова, намереваясь бороться за утерянный свиток. Но не успел он ничего сказать, как вдалеке послышался гул и громкие крики.

Агнесса не поняла, что там случилось, но оба мона ха поспешно перекрестились, а ее мать замерла на ме сте.

На мгновение женщина утратила контроль над своим лицом. Агнесса еще никогда не видела ее такой, даже в тот момент, когда мать узнала о свитке. Никогда она не видела в матери столько боли, тоски, печали… И никогда мать не выглядела такой молодой. Да, на мгновение она, казалось, превратилась в молодую девушку, еще не привыкшую брать на себя ответственность, принимать тяжелые реше ния, быть мужу хорошей женой, воспитывать де тей…

— Мама…

Она стала совсем другой, чужой, незнакомой.

— Герцог умер, — ровным голосом произнесла мать Агнессы.

Подбежавшая служанка подтвердила ее слова.

Служанка плакала, оба монаха опять перекрестились, а мать взяла себя в руки. Она больше не казалась юной, словно весь груз старости… дряхлости обрушился на ее плечи.

— Да смилостивится над ним Господь…

Брат Реми и брат Уэн поспешили в замок, Агнесса же замерла на месте. Хотя мать уже и овладела собой, девочка заметила слезы на ее глазах.

Глава 11

966 год

Альруна и сама не знала, нравится ей Сейнфреда или нет. Она почти не помнила женщину, когда-то приехавшую на крещение Гунноры и тут же отправившуюся в обратный путь. Кажется, ее волосы были не черными, как у Гунноры, голос был не таким низким, а осанка не такой гордой.

Как оказалось, Сейнфреда была невероятно худой и хрупкой, совсем еще девчонкой, а не взрослой женщиной. Она вышла навстречу Альруне, улыбнулась и привела ее в свой домик. В ней не было и тени недоброжелательности, только волнение.

— Расскажи мне все-все о моих сестрах! Как у них дела, как выросли Дювелина и Вивея? Они меня еще помнят? И мой племянник, Ричард, расскажи мне о нем! Я так хотела увидеть его, но я не могу оставить мужа одного, а уговорить Замо съездить в Руан еще сложнее, чем вытащить упрямого осла, завязшего в болоте!

Альруна недовольно отстранилась. Сейнфреда грязными пальцами выпачкала ей рукав платья. Конечно, жизнь тут была непростой, Альруна знала это, даже поговорила об этом с Арфастом, но теперь, оглянувшись, с ужасом подумала: «Как же мне это вынести? Что мне делать тут?»

Похоже, Сейнфреда как раз знала, что Альруне делать.

— Рассказывай! — не унималась она. — Герцог Ричард хорошо относится к моей сестре, правда? — Женщина вздохнула. — Будь это не так, Гуннора мне ни за что бы не открылась. Мне не на что жаловаться, герцог очень щедр к нам, но часто я спрашиваю себя, какую цену пришлось заплатить за это моей сестре.

Сейнфреда явно была очень взволнована, и ее волнение передалось Альруне. «Очень щедр? О господи! Как же выглядела эта хижина до того, как герцог начал помогать семье лесника? Ну ладно, меха на кровати кажутся мягкими и теплыми, но тут дует, крыша едва ли защитит от проливных дождей, да и в комнате воняет подгоревшей едой». Действительно, в доме стояли густые клубы дыма, и потому Альруна только сейчас заметила, что тут есть кто-то еще. Из угла на нее опасливо смотрела какая-то старуха.

— Это Гильда, моя свекровь. С Замо ты познакомишься сегодня вечером, он еще в лесу, — объяснила Сейнфреда и вновь напустилась на Альруну с расспросами: какие платья носят ее сестры, какие сказки рассказывают Дювелине, на каком языке девочки говорят, какие украшения есть у Вивеи…

— Оставь ее в покое, — проворчала Гильда.

Альруне она сразу понравилась своим зловредным нравом. Перед этой женщиной не придется притворяться, не нужно будет улыбаться, рассказывать, как счастлива Гуннора, как счастливы ее младшие сестры. С ней можно будет перекинуться едким словцом, всласть поругаться, ответить оскорблением на оскорбление, отплатить той же монетой.

— Пахнет горелым, — сказала Альруна.

Это были ее первые слова после встречи с Сейнфредой.

Гильда повернулась к горшку в печи и неторопливо перемешала варево.

— Есть захочешь — и так все съешь. А не захочешь — нам больше достанется, — грубо заявила она.

Сейнфреда виновато улыбнулась.

— Гильда, не будь такой злой. Гуннора прислала нам письмо, чтобы мы приняли Альруну в гости, заботились о ней, были добры к ней.

— А ты не задумывалась о том, почему Гуннора не может принять ее при дворе в Руане? Почему отправляет в этот лес?

— Если бы она хотела, чтобы мы это знали, она бы сказала, — поспешно ответила Сейнфреда.

— Она не сказала — значит, я скажу. — Альруна смерила Гильду насмешливым взглядом.

У нее саднило горло от дыма, варево не просто пригорело, оно мерзко воняло.

— Я пыталась убить сына Гунноры.

Улыбка сползла с лица Сейнфреды, а вот Гильда расхохоталась. Альруна больше не могла выносить эту вонь и выбежала из домика.

Больше Сейнфреда вопросов не задавала. Она вообще не разговаривала с Альруной, не улыбалась, не смотрела ей в глаза.

Альруна была этому только рада, по крайней мере в первые дни. Но потом, привыкнув к жизни в глуши и утратив желание ругаться с Гильдой, женщина почувствовала, что ей стало скучно. Она ходила на долгие прогулки в лес, но это не помогало. Любовь она растратила впустую, но силы остались. Раньше, когда боль становилась терпимой, Альруна ткала гобелены или болтала с другими женщинами в замке. Тут нечего было обсуждать, нечем было занять руки.