Женщина дошла до веранды. Она запыхалась, неся ребенка на руках.

– Добрый день, – сказала мама. – А вы к кому?

– Малик, – с порога сказала женщина. – Малик, посмотри на своего сына.

Малик – это был дедушка. Сокращенно от Измаила. Витя сразу не догадался, ему потом мама объяснила, потому что дома дедушку сокращенно звали Ися.

Дедушка не шелохнулся. Он же сидел спиной к двери.

– Измаил Васильевич! – повторила она. – Ну, обернись.

Не дождавшись ответа, она обошла стол и показала дедушке ребенка. Мальчик был худой, но хорошенький. Дедушка отвернулся. Она попыталась посадить его дедушке на колени. Дедушка схватился за сердце и упал со стула. Все закричали. Женщина закричала: «Тьфу!», спустила ребенка на пол, взяла из вазы на столе горсть клубники, схватила ребенка за руку и потащила прочь.

Заскрипела и стукнула калитка. Хлопнула дверца машины-такси.

Бжж! – и машина уехала.

– Тьфу! – сказал дедушка, ловко поднимаясь с пола. – Жопу ушиб, пардоннэ муа.

Папа промолчал, а потом вздохнул:

– А все-таки родного сына можно было на ручки взять. Мой братик, да?

– Перестань, – сказал дедушка. – Нинка все врет. Всё и всегда. Если бы она не врала, я бы на ней женился. Полечка, поменяйте мне чай, – сказал он няне. – Остыло.

– Измаил Васильевич все правильно сделал, – сказала мама. – Если бы он взял ребенка на руки, это было бы признание. В Риме был такой обряд – sublatio. Когда отец при всех берет ребенка на руки.

– Повезло тебе, Петя, с женой, – сказал дедушка папе. – А мне – с невесткой. Анечка такая умная и добрая. Всё, забыли!

Джерика потом полчаса искали, нашли за сараем, он спрятался под досками и долго не хотел вылезать. Выманивали сахаром.

Виктор Петрович – то есть мальчик Витя – сам стоял у кучи досок, с кусочком сахара в руке, и посвистывал, и звал Джерика, а потом долго гладил его по бархатной рыже-черной голове и думал: «Если все это называется “семья”, то, пожалуйста, без меня».

Он проснулся и вспомнил, что этот худенький ребенок на руках у странной женщины – его, представьте себе, дядя. Даже смешно. Саша Гнайфер стал полным ничтожеством и уже умер. Туда и дорога, извините. Но его любила Аля и родила от него дочь. И теперь эта дочь где-то рядом.

– Вот именно, – вслух, но очень тихо сказал Виктор Петрович. – Если все это называется «семья», то, пожалуйста, без меня.

Он встал с кушетки. Дверь в гостиную была открыта. На диване лежала Лена. Услышав его шаги, она тут же повернулась к нему. В ее глазах отражался фонарь, который светил в окно. Виктор Петрович шагнул к ней, но она приподнялась на локте, приложила палец к губам, а потом показала пальцем влево. Виктор Петрович вопросительно поднял плечи, но она повторила свой жест.

Он кивнул, вышел, прошел по коридору и открыл дверь спальни.

Аля спала, одну руку закинув за спину, а другой рукой обняв пустую подушку. Она негромко, но отчетливо посапывала.

«Интересно, кто ей сейчас снится?» – ревниво подумал он.

Но потом махнул рукой, сел в кресло и стал снимать носки.

перевод с крито-микенского

Если вы заболели, обнищали, друзья вас предали, удача отвернулась от вас – надо сохранять надежду, что все исправится и вернется.

Если вы заболели, обнищали, друзья вас предали, удача отвернулась от вас – не надо тешить себя надеждой, что все исправится и вернется.

Если вас посетили успех и богатство – надо жить так, как будто все это временно, зная, что успех и богатство улетают быстро и бесследно, и быть расчетливым в тратах.

Если вас посетили успех и богатство – надо жить так, как будто все это навсегда, не думая о будущем, щедро тратя то, что сегодня можно истратить.

Если вас позовут служить уборщиком трупов в цирке, где рабы убивают друг друга на потеху толпе, – соглашайтесь, ибо это дело, угодное богам.

Если вас позовут служить уборщиком трупов в цирке, где рабы убивают друг друга на потеху толпе, – отказывайтесь, ибо это дело, угодное людям.

Уважайте мнение людей, ибо от них многое зависит в вашей жизни.

Презирайте мнение людей, ибо от них ничего не зависит в вашей жизни.

Глядя на солнце, не жмурьте глаза, чтобы увидеть, что там делают боги.

Глядя на солнце, жмурьте глаза, ибо боги могут ослепить любопытного.

Рассматривая старинную роспись на стене дворца, помните: все эти люди, которые изображены там, которые пьют, смеются, играют и любят друг друга, – они уже умерли и истлели. О, боги, какое горе, какая печаль!

Рассматривая старинную роспись на стене дворца, помните: все эти люди, которые изображены там, которые пьют, смеются, играют и любят друг друга, – они прожили свою жизнь в радости. О, боги, какое счастье!

Все, что потеряно, – будет найдено вновь.

Все, что найдено, – вновь будет потеряно.

Всё есть вода, в которой тонет покой и тревога, радость и печаль.

У этой строфы нет пары, поэтому она последняя в таблице.