Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Необходимо подождать, чтобы все успокоилось.
— А Иеронима будет праздновать победу?
— Почему бы нет? Нет ничего опаснее, чем почить на лаврах. Победа ослепляет, расслабляет человека, заставляет его забыть об осторожности и усыпляет его бдительность… Пусть эта женщина думает, что она победила, и пусть верит в свою безнаказанность! Тем легче будет нанести ей удар. Один она уже получила, хотя еще не знает об этом: ее сын убит… Терпение означает: ждать! Уметь ждать в тени, ночью, на улочке. Я жду вот уже почти двадцать лет!
— И чего же вы ждете?
— Того же, что и ты: мести! Ты спросила меня, почему я заинтересовался тобой при нашей первой встрече и почему сразу же предложил свою помощь? Ты, может быть, подумала, что намерения мои были двусмысленными и что меня привлекла твоя красота?
— Я никогда так не думала! — сказала Фьора, пожав плечами.
— И была права. Я ничего не испытываю к тебе: ни влечения, ни любви. Может быть, теперь — немного уважения, потому что ты мужественная женщина. Я предложил тебе свою помощь, так как вскоре она должна была тебе понадобиться, но у меня была тайная мысль: заручиться твоей поддержкой в осуществлении моих планов. Звезды мне подсказали, что это было возможно.
— Звезды? Они до такой степени связаны с людьми?
— Их положение в момент рождения человека, их передвижение по небу позволяют посвященным людям многое прочитать в большой книге, которой является небо. Смотри!
Деметриос поискал в одном из шкафов и достал оттуда пергаментные свитки. Два из них он развернул на столе, закрепив концы книгой и подсвечником.
— Вот твой гороскоп, а вот мой. Я с трудом узнал точную дату твоего рождения, но, разумеется, не смог узнать часа рождения, поэтому твой гороскоп неполный и немного неясный, но основные линии присутствуют. И я нахожу некоторые совпадения с моим. Наши судьбы соединяются на некоторое время…
— А этот? — спросила Фьора, указав на третий свиток, перевязанный красной лентой.
— Если захочешь, мы к нему вернемся позже. А теперь… если ты не против и поскольку тебе нечем заняться, — добавил грек, улыбнувшись своей редкой улыбкой, — я расскажу тебе одну историю, историю о себе! Затем ты мне скажешь, согласна ли ты подписаться под договором, который я тебе предлагаю.
— А если я не соглашусь?
Деметриос с интересом взглянул на молодую женщину, затем снова улыбнулся:
— Ради удовольствия отказать, не так ли? Меня это удивило бы, но, если бы это было так, ты бы осталась здесь столько времени, сколько тебе хотелось бы, а затем я дал бы тебе немного денег, лошадь, открыл ворота, и ты отправилась бы туда, куда захотела.
Фьора убрала с табурета книги, лежавшие на нем, и села.
— Я всегда любила слушать истории, — сказала она просто. — Рассказывай!
Деметриос сел в свое кресло, оперся на подлокотники и закрыл глаза:
— Я не всегда был этой ночной птицей, которую боятся дети… и не только дети. Я был молод, богат, я был князем, так как Ласкарисы сидели на троне в Византии. У меня был дворец, как у тебя, и был у меня младший брат…
И перед глазами молодой женщины, сначала холодными и безразличными, затем все более внимательными, Деметриос развернул картину своей жизни, как будто длинное полотно, вытканное портретами различных людей. Глубокий голос грека обладал удивительной способностью оживлять образы, и его юная собеседница скоро забыла, где она находится, забыла об окружавшей ее обстановке: побеленные стены, вдоль которых стояли шкафы из темного дерева, печь в углу, сложенная из огнеупорного кирпича, и множество полок с выстроившимися на них рядами аптечными баночками, горшочками, пучками сушеных трав и многочисленными пробирками, колбами и ретортами.
Не замечая всего этого, она представляла себе Византию, всю в золоте и лазури, сверкавшую как драгоценное украшение в Босфорском проливе, в бухте Золотой Рог, соединяя Европу и Азию, она видела красные паруса неверного султана, затем войну, кровь, истребление. Она видела Феодосия, который представлялся ей героем, безрассудным и мужественным. Она видела пышные торжества по поводу праздника Фазана и на этом сверкающем фоне лица двух людей, которых она уже научилась ненавидеть: герцога Филиппа и его сына Карла, человека, не знавшего жалости, рыцаря, который не держал своего слова, этого князя, ради которого Филипп так поступил с нею…
Насколько живым и ярким был рассказ Деметриоса о событиях, заканчивавшихся смертью его брата Феодосия, настолько кратко и сухо изложил он все, что касалось его собственной жизни. Умолчал грек о своих трудах, открытиях, о тех, кому он был этим обязан. Это принадлежало только ему, и Фьору он туда не допустил.
Она, впрочем, не задавала вопросов. Когда Деметриос кончил говорить, молодая женщина лишь показала пальцем на пергаментный свиток, который он не открыл.
— Это гороскоп герцога Бургундского, ведь так?
— Ты умница. Я никогда в этом не сомневался.
— И что это за договор, о котором ты говорил?
— Я думаю, ты уже поняла: я помогу тебе отомстить, а ты мне.
— Тем охотнее, что у меня уже есть счеты, которые мне надо свести с тем, кого называют Смелым. Но признаюсь, я плохо представляю, как это можно сделать.
— И тем не менее это возможно! Я уверился в том, когда увидел, как посланец Бургундии приблизился к тебе, ухаживал за тобой и, наконец, женился…
— Не напоминай мне о нем! — в гневе вскрикнула Фьора.
— И, однако, о нем необходимо поговорить. Ты на самом деле мадам Селонже, его жена, и он должен тебя принять. Но пока оставим это. Принимаешь ли ты договор, который я тебе предлагаю?
— Охотно, тем более что ты уже реализовал часть его: ты убил Пьетро. Должна ли я писать под твою диктовку?
— Нет. Связь кровью мне кажется более крепкой, чем кусок бумаги. Ты станешь моей сестрой, которую я сделаю такой, что ее будут бояться, клянусь тебе.
Взгляды черных и серых глаз встретились, как если бы они оба обменялись рукопожатием.
— Согласна! — сказала Фьора.
Деметриос достал стилет из кожаного чехла, подвешенного к поясу:
— Дай мне левую руку!
Молодая женщина послушно протянула руку. Легким взмахом врач сделал ей надрез на запястье, на котором сразу засверкали капельки крови. Затем,
