Не успели мы пройти метров 200–300 по более или менее сухому месту к берегу Припяти, как вдруг по нашим колоннам ударили несколько плотных пулеметных очередей. Наша 1-я рота и следующая с нами рота Павла Тавлуя залегли и сразу же принялись готовить к предстоящему ближнему бою оружие, в том числе и ручные гранаты. По условленному ранее сигналу ракетами, роты мощным рывком бросились вдоль берега реки, прикрывая себя шквальным огнем собственных автоматов и пулеметов и, не останавливаясь, ворвались в Ратно. Гранатами забрасывали места, откуда фрицы вели огонь, в том числе и несколько дзотов. И, буквально не отрываясь от убегавших гитлеровцев, сравнительно большая группа нашей роты, в основном взвод Усманова и мой, влетела на мост, удалось быстро перебить и его охрану, и тех, кто пытался заложить взрывчатку в опоры моста и подорвать его. Захватив мост, мы сосредоточились на западной окраине городка.

Потери у нас, конечно, были. Но, как оказалось, среди наступающих штрафников было несколько человек, получивших ранения еще до штурма моста, но не покинувших поля боя, хотя право на это они уже имели: вину «кровью искупили». Но могли еще воевать — и воевали, такие случаи были не единичными и говорили о высокой сознательности бойцов-штрафников. Конечно, бывали и такие, кто малейшую царапину выдавали за «обильно пролитую кровь», но это уже было дело офицерской совести. У кого-то она успела выветриться, а у кого-то была основой фронтового братства и боевой солидарности.

Как только мы вышли на западную окраину Ратно, вслед за нами по мосту уже мчались танки. Нам нужно было собрать свои подразделения и, пользуясь тем, что противник своими уцелевшими силами вновь успел оторваться от нас, уточнить потери и уяснить дальнейшую задачу По шоссе на Брест уже подтягивались войска и техника, а до границы с Польшей нам было еще далеко. Взвод мой, к сожалению, заметно поредел. Погибли три человека, раненых тоже было трое, но среди них всех не оказалось нашего Гефта. И никто не видел его ни среди убитых, ни среди раненых. Включили Гефта пока в список «без вести пропавших». После боев за Брест, вернувшись из госпиталя, я узнал, что Гефт благополучно объявился с какими-то справками об участии в боях с другими частями, да еще то ли с полученным легким ранением, то ли с проявлением героизма. Комбат сменился, Гефт был отчислен из батальона.

Когда за мостом мы собрали свои взводы, рассыпавшиеся и перемешавшиеся в ходе атаки и штурма моста, отправили в тыл раненых, поступила команда соединиться вновь с полком, форсировавшим реку Припять южнее. Значит, нам опять вместе с ним продолжать наступление в направлении села Жиричи и далее, к озеру Турское. На подступах к Жиричам полк снова встретил упорное сопротивление. Наши подразделения были срочно переброшены на самое опасное направление, усилив собой боевые порядки полка.

Перемешавшись с его солдатами, мы заметили, что в рядах гвардейцев возникло оживление. Поняли они, что рядом с ними в роли рядовых бойцов находятся недавние офицеры и в атаку они пойдут вместе. И в этих солдат будто влилась какая-то новая, свежая сила. Все-таки мудрым было это решение — слить воедино такие разные контингенты воинов. Ведь и у большинства штрафников, наверное, повысилось чувство ответственности за свое поведение на поле боя в присутствии вчерашних, а может быть, и завтрашних подчиненных.

Находившийся рядом со мной, не помню его фамилии, штрафник-пулеметчик заметил, что в нашем направлении особенно интенсивно ведут огонь несколько пулеметов немцев, засевших на чердаке большой хаты с соломенной крышей. Ответный винтовочный огонь полковых солдат должного эффекта не давал. А так как место было открытое и большинство не успели отрыть даже ячейки «для стрельбы лежа», то потерь от этих пулеметов еще до атаки можно было ожидать немалых. Ну, и во время атаки они еще положили бы многих. И вот этот штрафник-пулеметчик говорит: «Сейчас я их оттуда выкурю», подбирает и заряжает магазин патронами с зажигательными и трассирующими пулями. Я понял, что он хочет поджечь крышу этой злополучной хаты. Вроде и жалко, ведь добротная хата сгорит, но… война есть война. И так четко, при свете еще не совсем угасшего дня, были видны впивающиеся в эту крышу огненные трассы, посланные славным моим пулеметчиком!

Буквально через несколько минут крыша задымилась, а затем и заполыхала. Огонь немецких пулеметов прекратился (жарко им там стало!), и тут взвились ракеты, означавшие начало атаки. Вначале штрафники, а за ними и гвардейцы полка поднялись и устремились к селу. Бой был опять скоротечным, и через 15–20 минут село было полностью нашим. Уже в начинавших сгущаться сумерках ярко горела зажженная пулеметными очередями хата. Немецких трупов было много, но оставшиеся исчезли, как по команде, и, пользуясь сумерками и густым лесом западнее Жиричей, исчезли из виду

Поступила команда остановиться на кратковременный отдых. Снова подсчет потерь, сбор подразделений. Каково же было мое огорчение, когда я узнал от Пузырен, что среди убитых оказался и мой пулеметчик, сумевший «выкурить» немецких пулеметчиков на крыше догоравшей теперь хаты и фактически спасший во время атаки многих наступающих солдат полка и наших бойцов. Уже совсем стемнело, когда нашли нас походные кухни и подвода с боеприпасами. Как кстати, ведь за целые сутки фактически не было возможности даже погрызть сухарей, да и боеприпасы уже надо пополнить. А тут полкотелка наваристого супа, приличная порция гречневой каши с мясом, да еще и боевые сто граммов!

Подкрепились добрым ужином, разобрали патроны и гранаты, а посыльный от полка принес новую задачу: не дать противнику оторваться далеко и не позволить ему за ночь закрепиться на каком-нибудь рубеже. Наши роты опять выводились из состава полка на его правый фланг, и фактически штрафбату предстояло теперь действовать самостоятельно, в составе батальона. Понятно было, что немцы будут не просто отступать, но, оставляя группы прикрытия, стараться сбивать темп нашего наступления с тем, чтобы успевать укрепляться на выгодных рубежах. Конечно же, предполагалось, что главным из них может стать крупная преграда — река Западный Буг, в отличие от Южного Буга впадающий в реку Нарев. На этом Нареве, забегая вперед скажу, через три месяца мы «хлебнули» лиха невиданного.

Была темная, хотя и звездная ночь на 20 июля (наступал период новолуния). Казалось, звезд было неисчислимое множество, как бывает вдали от освещенных улиц, когда звездный свет ничем не забивается. При взгляде на эту звездную бесконечность, понятнее ставала безграничность мироздания и то, какая малая песчинка в нем — судьба одного человека…

Мы медленно, почти ощупью продвигались вперед, ориентируясь по звездам и слабо подсвечиваемому компасу, опасаясь напороться на вражескую засаду, пока не уткнулись в озеро Турское. Осторожно двигаясь в темноте, мы потеряли непосредственный контакт не только с полком, который теперь должен был действовать слева от нас, но и с остальными ротами батальона. Получилось, что у нашей группы из двух рот оба фланга оказались открытыми. Это было очень опасно, а вдруг немцы ударят во фланг? Но, как говорится, и на этот раз «пронесло»! И когда к рассвету (уже 20 июля) колонна из двух рот приблизилась к селу Тур, противник встретил наше походное охранение пулеметными очередями. Основные силы наших двух рот вступили в бой. Где были остальные силы батальона, мы тогда еще не знали и вдруг услышали бой на другой окраине села. Это была та часть батальона, с которой у нас было утрачено соприкосновение. Они обошли озеро слева, и общими силами штрафбата немцы были выбиты из села Тур.