Он выглядел растерянным.

— Я боюсь… то есть я хочу сказать…

— Хорошо. Отведите меня в комнату отдыха.

Она села в комфортабельное кресло, закрыла глаза и пустилась изучать кладовые памяти Тенди Кашинг. Риза чувствовала некоторую неловкость, видя свою новую личность целиком и так открыто. Но она убедила себя, что имеет абсолютно все права на эти воспоминания. И разве Тенди не изучает в это же время ее собственную душу? По определению, они теперь — одно лицо и должны делить одно тело.

Риза не чувствовала сожаления. Ее страхи исчезли. Она ощущала лишь громадное облегчение из-за того, что получила наконец трансплантат и что это оказалось не так страшно.

Она улыбнулась и тихонько сказала Тенди:

— Я запишу нас обеих через неделю или через две. На всякий случай.

«Хорошо. А потом я хочу, чтобы ты помогла мне узнать причины моей смерти».

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Приезжайте на Джубилайл, — кричал зазывала. — Игры, забавы, развлечения, всего за три доллара полная программа! Джубилайл, Джубилайл, Джубилайл!

Яркие светящиеся шары висели в воздухе над парком Беттери, синие и желтые вспышки света как бы подтверждали настойчивые крики зазывал, словно многоцветный шепот: Джубилайл, Джубилайл, Джубилайл…

Была ночь. У пирса ждал катер на воздушных крыльях. В направлении катера двигались толпы людей, одетых в грубые одежды простолюдинов, в руках у некоторых были даже наличные деньги. Бдительные вышибалы стояли поодаль, готовые к действию в случае, если толпа выйдет из-под контроля. Чарльз Нойес почувствовал внезапный головокружительный спазм отвращения. Все вокруг раздражало его: крики зазывал, лица людей, проходящих мимо, хлипкий корпус катера, вышибалы. Он обратился к симпатичной женщине, стоящей рядом с ним.

— Может, не надо, — с мольбой в голосе попросил он. — Поедем еще куда-нибудь, Елена.

— Но ты же обещал!

— Разве я не могу изменить свое решение?

— Я давно хотела посетить Джубилайл. Марк меня не брал. А теперь ты…

У него на лице выступил пот:

— Прошло лишь несколько дней с тех пор, как я пришел в себя. Шум, суматоха — все это раздражает меня.

Она посмотрела на него с обидой:

— Раньше ты все время говорил да, а теперь нет. У тебя даже имя такое, Но-йес. Не расстраивай меня, Чарльз!

«Будь мужчиной, — послышался голос Кравченко. — Ей не понравится, если ты откажешься».

— Катер отправляется на Джубилайл, — орал зазывала. — Торопитесь! Торопитесь, торопитесь! Игры! Забавы! Развлечения! Всего за три доллара!

Елена молчаливо умоляла. Она выглядела очень эффектно, на ней было платье из какого-то блестящего темно-зеленого материала, которое подчеркивало прелести ее тела: царственные бедра, грудь, ягодицы. Она так сильно выделялась из толпы, что толкающиеся плебеи расступались при виде нее. Нойес поглядел в ее темные, большие, многообещающие глаза. Посмотрел на ее небольшой правильный нос, на полные блестящие губы. Кравченко услужливо послал ему одно из своих избранных воспоминаний: голая Елена на холостяцкой квартире Кравченко в Риме, лежащая на диване, как Венера Тициана: одна рука призывно покоится между ног, глаза умоляют, грудь вздымается, темные соски и тугая плоть напряжены в ожидании.

— У тебя с ней ничего не получится, если ты сейчас упустишь ее, приятель. Сейчас или никогда, она ничего не прощает.

— Хорошо, — сказал Нойес. — Я выполню свое обещание. Итак, Джубилайл, Елена!

— Я так рада, Чарльз.

Он обнял ее рукой за талию. Складки платья щекотали его кожу. Он ощутил тугие мышцы ее бедра. Увлекая Елену вперед, он присоединился к потоку искателей развлечений, заполняющих катер. Робот-билетер протянул вперед руку, как бы ожидая, что Нойес положит в нее наличные. Нойес покачал головой и протянул машине большой палец руки. Робот тут же оценил ситуацию, без слов позвонил в банк, снял со счета Нойеса шесть долларов. Барьер опустился, и они прошли на катер. Несколькими минутами позже они уже мчались по волнам Нью-Йоркской гавани к острову развлечений. Впереди ярко светили огни Джубилайла, позади торжественно возвышалась башня Института Шеффлинга, а за ней — вся остальная часть горизонта Манхеттенна. Нойес глядел то на остров, то на башню. Тот, кто не мог купить себе возможность повторного рождения в одном месте, покупал себе развлечения в другом.

В течение всего десятиминутного путешествия на искусственный остров Чарльз и Елена стояли на палубе катера возле перил. Она стояла очень близко к нему. Тепло ее тела было очень кстати в этот холодный весенний вечер, а запах духов помогал заглушить кислую вонь, исходящую от толпы. Она помогла ему на прошлой неделе на Доминике, когда у него начались эти ужасные конвульсии на вечере у Кауфманов. Она сказала, что это солнечный удар, скрыв тот факт, что Нойес пережил бунт Кравченко, который чуть не окончился для последнего успехом. Она была добра к нему, почти по-матерински нежна, хотя была на несколько лет моложе. Ее широкие бедра, думал он, делают ее похожей на мать всего человечества.

Но его интерес к ней не ограничивался благодарностью. Кравченко уверял, что Елену можно соблазнить, и ее желание провести с ним этот вечер поддерживало Нойеса. Кроме того, она была любовницей Кауфмана, а может, и Сантоликвидо, что усиливало уверенность Нойеса в необходимости быть с ней рядом. Последние соображения одобрил бы Родитис. Нойеса интересовало лишь, насколько его действия отвечали интересам Джона Родитиса, а его визит с Еленой Вольтерра на Джубилайл мог сослужить Родитису неплохую службу.

— Я думала, ты бываешь здесь часто, — сказала Елена. — Ведь Джубилайл принадлежит Родитису, не так ли?

— Да, конечно. Джубилайл — одно из его наиболее удачных приобретений. Но я был здесь не более трех раз с момента открытия — десять лет назад.

— Разве ты не любишь развлекаться?

— Есть развлечения и развлечения, — сказал Нойес.

Он понизил голос:

— Получилось так, что Джубилайл был спроектирован, чтобы развлекать главным образом плебеев. И это не снобизм с моей стороны, это правда. Именно поэтому мы и поставили его здесь, прямо напротив Института Шеффлинга, чтобы эти люди могли, глядя на здание Института, задумываться о повторном рождении, которое они не смогут получить, если у них не будет достаточно денег. Это должно вдохновлять их играть по-крупному и, следовательно, обогащать Джона Родитиса.

— Очень хитро, — Елена огляделась. — Теперь, когда ты рассказал мне об этом, я вижу, что мы здесь чужие. Многие из них платили наличными, чтобы пройти на борт.

— Ты обратила на это внимание?

— Это очаровало меня. Я никогда в жизни не дотрагивалась до денег. Ни разу. Я бы не узнала банкноту, если бы увидела ее лежащей на улице. Зачем они ими пользуются?

— Им нравится держать