— Не ошибаешься?

— Нет… Точно… Упустил… Сам не знаю…

— Где он ушел?

— Он был на Девятой линии… Васильевский… дом пятьдесят четыре… ворота и сразу слева выступ дома… подъезд… Он был там.

— Пятьдесят четыре?

— Да… точно…

Прокопенко исчез. Гладышев увидел лицо пожилой женщины в белой шапочке.

— Так не больно? А так? — мягко спрашивала она Дмитрия. — А здесь?

Гладышев отрицательно повел головой. Он не видел и не чувствовал, что в это время она стискивала руками ступни его ног.

— Надо торопиться. Зовите санитаров… — сказала кому-то женщина.

— Куда вы его? — издалека спросил голос Прокопенко.

— В госпиталь… — Женщина сказала что-то еще, но Дмитрий не разобрал слов.

Над ним снова появилось лицо Прокопенко:

— Ты, Гладышев, не волнуйся, все будет в порядке. Я сам пригляжу…

В это время Дмитрия подняли. Санитары положили его на носилки и понесли. Откуда-то сбоку опять появился Прокопенко, он сказал:

— Туда, на Васильевский, сейчас едем…

Глава тридцать первая

Операции, подобные этим, начинаются издалека и, как правило, развертываются медленно. Ну, Потапов мерз в чужой квартире. Гладышев ходил за Маклецовым, потом за Чепцовым — ничего увлекательного. Грушко возится с Гориным, допрашивает его который день подряд с утра до вечера, пытаясь заставить его говорить правду. Прокопенко и его сотрудники ходят за теми, кто вызвал подозрение. Нередко бывает, что ходят зря. Что тут героического? Начальник управления и его замы читают протоколы допросов, сотни страниц в сутки, присутствуют на допросах, допрашивают сами, проводят совещания, выслушивают доклады о ходе операций, их десятки, таких операций, и одну надо ускорить, а другую прикрыть, как бесцельную, выезжают на фронт, сами докладывают о своих делах в Смольном, там их то ругают, то поддерживают. И так день за днем: повседневная кропотливая работа.

В самой тихой, в самой медленной операции все же однажды наступает момент, когда события точно срываются с места и счет времени ведется на минуты. В нашей истории такой момент наступил, когда Гладышев назвал Прокопенко адрес на Васильевском острове.

Не прошло и часа, как дом пятьдесят четыре на 9-й линии был заблокирован оперативной бригадой под руководством Прокопенко…

Радист Палчинский сразу же выдал Кумлева и сказал, что он должен прийти сюда утром. Но адрес Кумлева на Чугунной улице он на первом допросе не выдал.

Кумлева решили брать утром, когда он придет за ответом на свою радиограмму в Центр.

Прокопенко помчался в госпиталь, узнать, что с Гладышевым. Огромный госпиталь переполнен. Дмитрий лежал в коридоре среди других. Непрерывно слышались крики и стоны раненых. Дмитрий понимал, что ноги отморожены. В детстве это было один раз, когда он с ребятами был в лыжном походе. Ну, мама оттерла снегом, и делу конец. Но сейчас что-то совсем не похоже, ничего не болит, он просто не чувствует своих ног. Только что его осматривали снова. Несколько человек в белых халатах спорили, кричали даже, но Дмитрий не понял о чем. Он задремал и проснулся от голоса Прокопенко:

— Как дела?

Лицо Прокопенко было близко-близко.

— Одного там, на Васильевском, уже взяли, к утру возьмем главного. Так что ты не волнуйся, все идет как надо. Ты молодец! И тебя мы тут в обиду не дадим.

Прокопенко пропал.

По коридору шел высокий седой мужчина в развевающемся белом халате, и за ним — группа врачей. Седая женщина в белой шапочке говорила ему что-то на ходу. Высокий человек остановился, откинул одеяло и наклонился над ногами Дмитрия.

— Почему о нем не доложили раньше? — спросил он, с трудом выпрямляясь и держась за поясницу.

— Я думала… мы советовались… — начала седая женщина.

— Меня не интересует, что вы думали, с кем советовались! В операционную!

Дмитрия переложили на каталку и повезли. На повороте из-за угла вышел Прокопенко.

— Ребята, стойте минуточку, — сказал он санитарам. — Дмитрий, ты меня слышишь?

Дмитрий кивнул, изо всех сил удерживая слезы, опять прихлынувшие к глазам и горлу.

— Еду брать главного. Понял? Возьмем. Это твоя заслуга, Дмитрий. Только твоя! Понял? И все будет хорошо. Не волнуйся. Пойдешь на курсы, станешь следователем, а не захочешь, вернешься к своей любимой истории. Все ребята тебе привет передают. Мы приедем…

Пока Прокопенко был в госпитале, в засаду на 9-ю линию приехали Грушко и лейтенант Марков. Они заняли свое место в подъезде последнего дома на 9-й линии.

Мороз к ночи еще сильнее.

Примчался Прокопенко:

— Как дела?

— Все спокойно. Ждем… — ответил Грушко. — Холод собачий!

— Собачий? Скажешь тоже, — высоким, звонким голосом сказал Прокопенко — он говорил таким голосом, когда был очень взволнован или сердился. — Сейчас моему парню в госпитале ноги отнимают. Он, можно сказать, решил операцию — эту явку накрыл. Черт! Надо же, чтобы так повезло и так не повезло! Парень-то золото. Ну, что ты сделаешь?.. — Прокопенко тяжело вздохнул. — Приду к нему утром, что я ему скажу? Он всего три дня назад отца свез… Начальство говорит — боевой орден дадим. Что же мне ему говорить? Про орден? Да?

Грушко молча ходил по лестничной площадке.

— Как его фамилия? — спросил Марков.

— Гладышев. Дмитрий Гладышев.

— А-а-а-а, белобрысенький такой, в партию его недавно принимали?

— Да, да. Кажется, светает — полное внимание…

Кумлев показался на другом конце 9-й линии в восемь сорок две. И тотчас навстречу ему пошел майор Грушко.

Они встретились как раз против ворот, около дома радиста. В это же мгновение из ворот вышли Потапов и Самарин.

Операция завершилась…

Глава тридцать вторая

Фронт вокруг Ленинграда был неподвижен, но круглосуточный бой за город продолжался. Пружина обороны города была сжата до предела. В одном месте — около завода пишущих машин — фронтом стала ленинградская улица. Осенью, когда сюда прорвались вражеские войска, в главной гитлеровской газете «Фелькишер беобахтер» был напечатан снимок этого места с подписью: «Наши героические солдаты взяли Ленинград за горло».

Они собрались задушить Ленинград, но город перехватил разбойничьи руки и стиснул их с железной, беспощадной силой. В середине января 1942 года фронт под Ленинградом посетил заместитель начальника отдела «Абвер-2» германской военной разведки и контрразведки полковник Эрвин Штольце. Результатом его поездки была служебная записка на имя начальника «Абвер-3» генерал-лейтенанта Бентивиньи. Среди причин «воцарившегося в войсках под Ленинградом духа апатии к высоким идеалам войны на Востоке» полковник указал и на такую: «Давняя близость города к солдатам передовых линий психологически стала вредной. Ошибкой прежнего командования была его санкция создавать военные кладбища в непосредственной близости от фронта. Сидеть в снегу, в холоде, имея за спиной