говорит с желтобилетником, и позовет кителей, которые стоят на дальнем краю причала, убежать время будет.

Старик осторожно подходит и, кивнув на парусник, спрашивает:

– Туда можно как-то попасть?

– Никак. Никого не пускают, – ворчит торговец.

– Вообще никого?

Тот хмуро показывает в темноту на рабочих, которые, скучившись у его радиоприемника, сидят на земле, курят и играют в карты.

– Эти вон уже неделю ждут. И ты, желтобилетник, подождешь, как все люди.

Хок Сен хочет сбежать – в нем узнали китайца, – но упорно делает вид, будто сейчас они с торговцем в одинаковом положении, внушает тому, что он тоже человек, а не какой-нибудь постылый чешир.

– Не знаешь – дальше по берегу за городом есть лодки? Те, которые возят за деньги?

Тот мотает головой:

– Нет, сейчас никого никуда не пускают. На днях поймали две группы пассажиров – хотели сами сойти на берег. Кораблям даже пополнить запасы не дают. Мы тут ставки делаем, кто первый не вытерпит: капитан прикажет сниматься с якоря или кители разрешат разгрузку.

– И какие ставки?

– Дам тебе одиннадцать к одному, что сначала уйдет парусник.

– Не стану рисковать.

– Ну, тогда двадцать к одному.

Рабочие посмеиваются – кое-кто, похоже, слушал их разговор.

– Проси пятьдесят к одному! Кители стали упрямые после смерти Тигра.

Хок Сен хохочет – натужно, за компанию, потом закуривает и угощает остальных – удачный момент побрататься с этими тайцами. Не будь у него акцента, пошел бы налаживать контакт и с кителями, но при нынешних обстоятельствах ответом на небольшой знак расположения будет удар дубинкой по черепу, а лежать на дороге с пробитой головой ему совсем не интересно, поэтому он курит и издалека наблюдает за кордонами.

Время идет.

При мысли о том, что весь город наглухо закрыт, у него начинают трястись руки. «Это же не из-за нас», – успокаивает он себя, но чувствует, как на шее сжимается удавка. Дело, может, и в министерстве торговли, вот только китайцев в Бангкоке слишком много, а если торговля замрет надолго, даже эти вроде бы милые люди поймут, что у них нет работы, станут пить и, напившись, вспомнят о башнях, забитых китайцами.

Тигр погиб. Его портрет теперь на каждом столбе, на каждом углу – даже сейчас со стены склада глядят сразу трое Джайди в боевой стойке. Хок Сен, нахмурившись, разглядывает его лицо: народный герой, неподкупный капитан, восставший против торгашей, фарангов и министерств – даже своего собственного. Когда он стал доставлять слишком много хлопот, его посадили на канцелярскую работу, но стало только хуже, и капитана вновь вернули на улицы. Старик смотрит на человека, который, смеясь смерти в лицо, пережил три покушения. Три из четырех.

Четыре. Последние дни это число не идет у него из головы. У Бангкокского тигра было четыре попытки. А сам он, Хок Сен, сколько уже использовал? У доков толпятся люди, которые не могут попасть к себе на корабли. Обостренным чутьем беглеца старик ощущает в воздухе опасность – сильнее, чем когда на парусник налетает порыв ветра, грозящий скорым тайфуном.

Тигр погиб. Хок Сен смотрит в нарисованные глаза героя и внезапно с ужасом понимает, что тот не мертв, что тот продолжает свою охоту.

Он резко отступает от жуткого плаката, как от зараженного пузырчатой ржой фрукта. Так же как в том, что весь его клан похоронен в малайской земле, Хок Сен уверен: пора бежать. Нутром чует: пришло время прятаться от тигров, выискивающих жертву вопреки обычаю ночью, время уйти в кишащие пиявками джунгли, есть тараканов и бродить по колено в грязи сквозь ливни в сезон дождей. Не важно куда, главное – бежать. Старик смотрит на парусник и понимает, что пора принять трудное решение: забыть о «Спринглайфе» и о документах в сейфе. Если откладывать дальше, станет только хуже. Надо пускать в ход деньги и спасаться.

Его плот тонет.

27

Карлайл ждет, когда Андерсон выйдет из дома, ерзает на сиденье рикши, глаза, ощупывая темноту, бегают из стороны в сторону. Он весь настороже, как испуганный кролик.

– Нервничаешь? – садится рядом Андерсон.

– Белые кители заняли «Викторию», все конфисковали, – с досадой отвечает тот.

Его компаньон смотрит наверх, на окна своей квартиры, и радуется, что бедняга Йейтс выбрал жилье подальше от остальных фарангов.

– Много потерял?

– В сейфе была наличность и списки покупателей, которые не хотел держать в офисе. – Он командует возчику по-тайски, куда ехать, потом продолжает: – Надеюсь, ты приготовил хорошее предложение этим людям.

– Аккарату оно известно.

Повозка трогается с места и везет их сквозь влажную ночь. Из-под колес врассыпную бегут чеширы. Карлайл глядит назад – нет ли слежки.

– Формально фарангов не трогают, но ты же знаешь – мы следующие в списке. Вряд ли долго тут продержимся.

– А ты взгляни на это иначе: если фаранги вторые в очереди, то третий – Аккарат.

Они едут по темному городу. Впереди возникает КПП. Карлайл вытирает лоб – потеет, как лошадь. Кители приказывают рикше остановиться.

Андерсону неспокойно.

– Думаешь, сработает?

Компаньон снова смахивает с лица пот.

– Вот сейчас и узнаем.

Патрульные окружают повозку, Карлайл что-то быстро им говорит и протягивает бумажку, те, перекинувшись парой слов, заискивающе кланяются и пропускают фарангов.

– Черт побери!

Карлайл облегченно выдыхает и замечает с усмешкой:

– Нужные печати творят чудеса.

– Удивительно, что Аккарат еще имеет какое-то влияние.

– А при чем тут Аккарат?

Ближе к дамбе большие дома сменяются хибарами. Рикша лавирует между плитами, упавшими с высокой гостиницы времен Экспансии. «А была когда-то красивая», – думает Андерсон, глядя на силуэты этажей-террас, чернеющих на фоне луны. Здание со всех сторон облепили хижины, последние зеркальные стекла поблескивают, как зубы. Повозка замирает возле лестницы, ведущей на вершину дамбы. Пара нагов, стоящих у подножия, наблюдает за тем, как Карлайл расплачивается с возчиком.

– Идем, – зовет Андерсона его компаньон, поглаживая чешуйки изваяний. С вершины весь город – как на ладони. Вдали сияет Большой дворец: внутренние постройки, где живут Дитя-королева и ее приближенные, скрыты высокими стенами, над ними в лунном свете мерцает длинный шпиль чеди. Карлайл тянет спутника за рукав. – Пойдем, пойдем.

Андерсон мешкает, вглядываясь в темноту береговой линии.

– А где кители? Их тут должно быть полно.

– Все в порядке. Здесь они не имеют власти. – Карлайл усмехается чему-то, известному только ему, и подныривает под сайсином, протянутым вдоль всей дамбы. – Идем же. – Он, спотыкаясь, шагает по каменистой насыпи вниз. Его компаньон еще раз смотрит по сторонам и тоже идет на шум волн.

Почти тут же к ним из темноты выплывает