Маркиз не рассчитывал на такую встречу. Из всех кровожадных волков революции Жак Эбер был наихудшим негодяем. Назвав себя главой Комитета общественного спасения, он выпускал газету с самыми грязными и клеветническими статьями, распространявшими отвратительную ложь о королеве Франции. Претендуя на роль лидера санкюлотов, он повсеместно заявлял: «Я обещал вам голову Антуанетты! Если Трибунал будет медлить, я сам отрублю ее своей саблей!» Очевидно, он решил проследить за казнью королевы.

Маркиз пригнул голову и вошел в помещение. (Эбер намеренно велел опустить косяк, чтобы Мария Антуанетта, выходя к судьям и представителям собрания, склоняла перед ними голову.) В передней комнате находились трое мужчин — комиссар и два его помощника.

— Кто вы? — повернувшись к Сант-Анджело, спросил Эбер.

Он, как обычно, сжимал одной рукой эфес шпаги, висевшей на его боку. Маркиз передал ему письмо и подождал, пока глава комитета прочитает его. Красноватые и близко сведенные к переносице глаза придавали Эберу сходство с крысой. Он постоянно что-то жевал. Его темные и мокрые от пота волосы были подвязаны на затылке трехцветной кокардой.

— Я никогда не видел вас в Собрании, — подозрительно прищурившись, произнес Эбер. — К какому из продажных орденов вы принадлежите?

— Я следую пути святого Франциска.

— И почему вы думаете, что Капет захочет беседовать с вами?

— Я не знаю, захочет ли она говорить со мной, — ответил маркиз, напуская на себя безразличный вид. — Но эта привилегия предусмотрена законом.

Он намеренно ссылался на закон. Этим убийцам нравилось говорить, что они поддерживали справедливость — равные права для каждого гражданина новой республики. Они утверждали, что их кровавые действия являлись безупречной работой государственного механизма. Даже гильотины, теперь ставшие символом их революции, описывались как быстрый и гуманный метод казни. Хотя на самом деле они были необходимы для уничтожения людей в беспрецедентных масштабах.

Мсье Эбер вернул письмо и, вытащив из кармана железный ключ, открыл им дверь в темницу королевы.

— Только сделайте все быстро. У нее было тридцать семь лет, чтобы заключить союз с богом. Даже не знаю, сможет ли она теперь наверстать упущенное.

Один из помощников засмеялся, и Эбер заулыбался, радуясь своей шутке. Маркиз с трудом проглотил комок гнева. Ярость жгла его сердце, как кипящая смола. Он вошел в тюремную камеру. В пустой комнате почти не было мебели. Мятая простыня на веревке прикрывала отхожее ведро. Комната располагалась на теневой стороне башни, и из-за заколоченного окна здесь всегда было тускло и холодно. Мария Антуанетта лежала на жестком тюфяке, подложив руку под щеку. Ее тусклые глаза рассеянно смотрели в никуда.

Сант-Анджело едва узнал ее. Он помнил милую, робкую и смущенную девушку, которая приехала из Австрии двадцать три года назад… и, конечно, веселую красивую женщину, известную своими пышными нарядами и утонченностью манер. Теперь он видел лишь призрачную тень былого величия — исхудавшую женщину, с растрепанными нечесаными волосами и лицом, которое, казалось, не знало ничего, кроме печали.

Но постарела ли она? Он придвинул стул к постели и внимательно всмотрелся в ее черты. Папа римский прислал ей настоящую «Медузу» лишь несколько лет назад. Ее нынешнее измученное выражение лица могло объясняться не возрастом, а потерей всего того, что она имела на этом свете. Тем более что теперь ее хотели лишить жизни.

— Ваше величество, — прошептал он, не желая тратить ни секунды времени.

— Я не хочу разговаривать с вами, — ответила Антуанетта, едва взглянув на его черную сутану.

— Посмотрите на меня, — сказал он. — Я прошу вас взглянуть мне в лицо.

Неохотно, словно подчиняясь еще одному приказу своих мучителей, она перевела на него взгляд голубовато-серых глаза. Ей понадобилась секунда или две, чтобы узнать в нем своего старого друга. Маркиз смотрел на нее из-под широких полей шляпы.

— Как вы…

— Вы должны выслушать меня и сделать то, что я скажу, — ответил он.

— Но вы не можете принимать причастие.

— Я пришел сюда не за этим.

Она взглянула на него опустошенным взором, будто уже не верила своим глазам. Словно она считала его очередным видением.

— Мы можем совершить побег. Мне только нужно, чтобы вы выполняли мои указания.

— Ах, милый друг, — обреченно ответила Мария Антуанетта. — Для меня все кончено. Мне очень жаль, что вы подвергаете себя такой опасности.

Она попыталась сесть, но из-за слабости ее качнуло в сторону. Сант-Анджело деликатно поддержал ее за локоть. Подняв руки к воротнику, словно для того, чтобы снять пурпурный орарь, он вытащил магический венок и опустил его между колен рядом с требником.

— Вряд ли вы поймете мои объяснения, но я умоляю поверить мне на слово. Если вы наденете этот венок на голову, он сделает вас невидимой.

— Вы сейчас говорите, как наш старый друг, граф Калиостро, — с печальной улыбкой произнесла королева.

— Его силы бледнеют в сравнении с моими возможностями, — ответил маркиз. — Разве вы не помните ту странную ночь в Трианоне?

— Да, конечно, помню, — рассеянно сказала она. — Только прошу принять мои слова без обиды. Даже если бы я могла убежать, как вы говорите, то не поступила бы так. Потому что мои дети тоже находятся здесь.

Она говорила с отстраненным спокойствием, словно пыталась урезонить безумца. Маркиз понял, что она имела в виду.

— Ваше величество, они просто дети, — возразил он, пытаясь уговорить ее. — Им не причинят вреда.

— Вы уверены в этом?

Нет, у него не было такой уверенности. Нынешние варвары не знали меры.

— Позже мы придумаем, как вырвать их из плена. Но сейчас речь идет о вашей жизни. Эти дикари хотят казнить вас, королева.

— Если моя смерть удовлетворит их жажду крови, они могут пощадить детей.

— После вашего побега тут начнется настоящий хаос, — настаивал Сант-Анджело. — Члены Национального собрания будут обвинять друг друга. Трибунал потребует провести расследование, а голову Эбера насадят на пику. И пока здесь будет царить шум и гам, я вернусь и увезу ваших детей в безопасное место. Можете поверить мне на слово.

Опустив холодную и тонкую ладонь на его запястье, она тихо сказала:

— Хватит уже и того, что вы пришли повидаться со мной. Они запретили мне прощаться с кем-либо. Не пускают ни друзей, ни членов семьи.

— Если вы, надев венок на голову, будете держаться за моей спиной, я выведу вас отсюда. Клянусь честью!

— Разве они не заметят мое отсутствие? — сухо спросила королева.

— Я устрою такой переполох, что они поверят в прилет ангелов, унесших вас на небеса.

— И куда мы пойдем, когда выйдем из крепости?