Отдаленная канонада пошла на убыль, наступило затишье, нарушаемое отдельными разрывами.

Хилый отстал, поравнявшись с Кротом. Посмотрел на эльфку, улыбнулся.

– Все молчишь, Морковка?

– Тебе чего? – отозвался подпех.

– Не горишь ты желанием изучать эльфийский, Крот, да? Уже нет необходимости?

Гоблин посмотрел на бредущих впереди Гробовщика, Шершня и Сказочника. Сержант прихрамывал.

– На что намекаешь, Хилый? – спросил Крот, глядя ему в глаза. Стекла очков того веселенько поблескивали.

– Дурила она нам головы, нам и Гробовщику, всем, кто с ней разговаривал в батальоне. И СМЕРШу.

Крот молчал. Этайн рассматривала на ходу покрытые коркой грязи изношенные ботинки.

– Ребят, по-моему, вы оба меня боитесь, – сказал ботаник. – А почему?

– Ты идиот, больше никто. Ну чего привязался! – фыркнул Крот. – Чего надо?

– Поговорить хочу… с ней. Морковка!

Этайн не отозвалась.

– Я знаю, что она нас хорошо понимает. И говорит не хуже. Не отрицай, Крот. И что-то там между вами потихоньку варится. Вам этого не скрыть.

Крот схватил его за плечо, сильно сжал пальцы.

– Давай, растрезвонь еще на всю округу!

– Да ты полегче, – обиделся Хилый. – Разве я угрожаю чем-нибудь? Просто давно за вами наблюдал. Партизаните хорошо, но шило в мешке не утаишь. Морковка слишком часто ошибается. Слушает наши разговоры и не может скрыть реакцию. Хоть у меня и очки, но я не слепошарый, так что дурачка из меня не делайте.

– Ты сам делаешь! – ответил Крот, убирая руку.

– Так я прав?

– В чем?

Хилый воздел глаза к небу.

– Какой ты трудный, Крот! Ничего я не сделаю ей, ничего не скажу сержанту и другим, если сами не догадаются. Хотя, подозреваю, Гробовщик в курсе дела, может, первым и узнал, учуял своей чародейской душой. К тому же я слышал, как вы разговариваете…

– Когда? – спросил Крот, глядя на него.

– Тогда, ночью.

– Так…

Этайн только сейчас поглядела на гоблина. В ее больших глазах загорелся холодный огонек. Хилого это не смутило, ботаник подмигнул пленнице, щерясь от уха до уха.

– Понимаю, что вторгся на чужую территорию, узнал страшную тайну, но что поделать.

– Вот именно, – сказал Крот. – Что делать будешь?

– Да ничего. Это, в конце концов, ваши дела… к тому же чего только на войне не бывает. Морковка скрывала и скрывает многое, ты…

– Не продолжай, – прошипел подпех.

– А я не боюсь, – отреагировал Хилый тут же. – Любопытство не порок.

– Как посмотреть.

– Если боитесь, что я разнесу эту весть, то ошибаетесь.

– Как я могу тебе верить? – спросил Крот. – По-моему, ты трепло.

– А вот здесь обижаешь, – посерьезнел Хилый.

Крот выплюнул слюну на размягченную недавним дождем дорогу. Навстречу, с левой стороны, ехали грузовики, за ними полз трофейный полутрак с намалеванным на борту новым символом – рогатым черепом. Подпех не знал, какому подразделению он принадлежит.

Над краем бронированного борта торчали гоблинские головы, покрытые сажей.

– Ладно, умник, извини.

– Ерунда. Чего ж я, не понимаю? Морковка, ну скажи что-нибудь!..

– Меня зовут Этайн!

Крот вздрогнул. Ему показалось, что она почти прокричала. Может, так и было, но рокот идущих колонной машин приглушил ее слова.

– С ума сойти! – выдохнул Хилый. – Потрясающе! Акцента почти нет! Где научилась?

– Тебе не все равно, герой?

– Обалдеть, сдохнуть!

– Ты долго намерен восторгаться? – проворчал Крот. – Она что-то сказала, ты удовлетворился, а теперь отвали.

– Отвалю, конечно, отвалю. Можете наслаждаться друг другом.

– Полегче, ботаник, – рыкнул Крот.

– Может, хватит? – спросила Этайн. – Он сказал, что не будет никому рассказывать. И не расскажет.

– Очень справедливое замечание.

– На твоем месте я бы не стал увлекаться… Сказочник или кто-то из них могут обернуться в любой момент.

– Ладно тебе, Крот, – сказал Хилый. – Никому до вас дела нет, не надо думать, что вы, или ты один, пуп Злоговара. Шелианда, прости, Этайн.

– Не любезничай понапрасну, умник.

– Я потрясен. Нет, правда. Я подозревал, что за этими прекрасными глазами скрывается неординарный интеллект, но чтобы вот так, враз получить доказательства!

– Получил? Что я такого сказала?

– Подчас слова не важны, достаточно одних интонаций.

– Заткнись, Хилый! Нашел время трепаться! – прорычал Крот. – Дождись привала, что ли, если так невтерпеж! И что это за… прекрасные глаза?.. С врагом любезничаешь?

– Ну и дурень ты, Крот. Отвлекись хотя бы немного, вспомни, что ты уже перешел через… короче, не прикидывайся злым и страшным. За эти дни… словом, ты стал совсем другим. Не знаю почему, хотя догадываюсь. Но это не мое дело. Каждый выращивает те цветы, какие может, – отозвался Хилый, ускоряя шаг. – Ладно, оставлю вас одних. Не отставайте сильно. Если потеряетесь, Сказочник расстроится.

Этайн проводила ботаника хмурым взглядом.

– Ты просто молодец, Крот, – сказала она.

– Зачем он полез? Зачем ты… заговорила?

– Он знал, знает Гробовщик…

– Да? Может, и сержант с костоправом?

– Нет. Они нет.

– Откуда такая уверенность?

– Чувствую.

– Успокоила.

Этайн опустила голову, пряча улыбку. Если Крот ничего такого за собой не замечал, то от нее нельзя было этого скрыть.

* * *

Изредка по обеим сторонам тракта росли одинокие деревья. А на них, не так уж и редко, – трупы, подвешенные за шею. Мертвые эльфы взирали с высоты искаженными лицами, тронутыми в той или иной степени разложением. Обрывки одежды, как правило формы, болтались на ветру. Этот же ветер разносил в горячем воздухе смрад мертвечины.

Гробовщик протер глаза, прищурился, чтобы разглядеть, что написано на табличках. Четыре полуистлевших тела висели почти над самой дорогой. На ветках по соседству с мертвецами отдыхали сытые вороны. Одна из них, правда, не стеснялась и продолжала обедать.

– Интересно? – спросил Сказочник, поравнявшийся с гобломантом.

– Не то слово. Каждый день новые грани борьбы за существование наблюдаю, – ответил Гробовщик.

– Грани?

– Они самые. Реконкиста не просто война, сержант. Мы и эльфы боремся за место под солнцем.