— Если б он сейчас вернулся, я бы снова пошел за ним! — произнес Ангус со слезами на глазах.

— Ангус, ты пьян!

— Какая разница — пьяный или трезвый? Я бы все равно пошел за ним! — с пафосом повторил Ангус.

Невооруженным взглядом было видно: парень готов подраться с любым, кто посмеет ему возражать.

— А ты, Джок? Ты со мной или против меня?

Джок — более чем когда-либо напоминавший отца-пилигрима в исторический момент высадки в Новом Свете — ответил со всей серьезностью:

— Боже правый! Конечно, я с тобой!

В его устах это прозвучало почти как торжественная клятва.

Сэнди, поблескивая стеклами очков, разразился агрессивной тирадой. И хотя он был вполне логичен, никто не обращал на него внимания. Время старых песен прошло, вещал он. Если бы сегодня принц вернулся, конечно же, никто не последовал бы за ним! С какой стати? Все это сентиментальность! Романтика! Католические штучки! («Заткнись наконец, Ангус!») Однако, если как следует задуматься, разве не за последних Стюартов мы все сражались в войну? И кстати, обратите внимание: принц Уэльский один-единственный во всей Европе напоминает своей внешностью и своим обаянием Красавца Принца Чарли. Вы когда-нибудь об этом задумывались? Это доказывает, что в нем живет последняя тонкая ниточка, связывающая нас со Стюартами! Что, не так? («Заткнись, Сэнди!»)

— О, принц Уэльский! — возопила вдруг Мэгги, резко разворачиваясь на своем крутящемся плюшевом стульчике. — Он такой душка! Мы все надеемся, что они приедет на открытие нового завода!

На мой взгляд, именно на этой ноте следовало завершить наш музыкально-якобитский вечер. Оставалось только разбудить йоркширца.

Вся компания вывалилась на крыльцо. Осенняя луна пряталась за холмами. В темноте мы слышали, как шумит ручей, падая со скалы; и как шум этот сменяется тонким серебристым журчанием — там, где ручей достигает дороги и прячется под мостом. Мы все обменялись серьезным рукопожатием — дурной знак в Шотландии! Откуда-то с дороги доносился голос Чарли, который напевал:

Никто не любит его, как мы.

Неужто он не вернется?

— Да ладно тебе, Чарли! Кончай куролесить, пойдем спать!

— Иди к черту!

5

Ярким солнечным утром я отправился в путь по дороге, ведущей к Форт-Уильяму и Бен-Невису.

Мне искренне жаль тех малодушных любителей комфорта, которые, добравшись лишь до Бреймара и Баллатера, полагают, что они повидали шотландский Хайленд. То, что они видели, — не более чем прелестные почтовые открытки. Только здесь, на подступах к Бен-Невису, открывается настоящий Хайленд. Пламенеющий вереск кажется каплями кларета, щедро разбрызганными по гладким склонам холмов. Густые лесные заросли уже тронуты дыханием осени, время от времени сквозь темные стволы деревьев проглядывает голубая поверхность озера или проблеск горного ручья, торопливо бегущего по крутому склону. Возьмите все самое лучшее, что есть в Рейнской долине, смешайте это с красивейшими швейцарскими пейзажами и выплесните на шотландскую землю — тогда вы получите представление о той щедрой и дикой красоте, которая меня окружала.

Дорога огибала с юга озеро Лох-Ойх, а затем снова пересекала водную преграду возле Инвергарри. Здесь на обочине дороги я увидел удивительный монумент: над бьющим из-под земли ключом (а, может, это был родник) стояла каменная пирамида, увенчанная изображением семи человеческих голов. В нижней части памятника вкруговую шла надпись на четырех языках — английском, гэльском, французском и латыни, которая гласила:

Сей монумент поставлен в память о скором и успешном возмездии, которое было осуществлено на правах кровной мести и в соответствии с приказом лорда Макдоннела и Аросса. Заслуженная кара настигла подлых преступников, повинных в истреблении семейства Кеннох, принадлежавших к могущественному и славному клану Макдоннелов. Этот памятник возведен полковником Макдоннелом из Гленгарри, XVII Маквиком Алистером, являющимся наследником и представителем его светлости, в году 1812 по христианскому летоисчислению. Отрубленные головы злодеев были доставлены в Гленгарри, в замок благородного вождя, но предварительно омыты в водах данного ключа. Все это произошло в начале шестнадцатого столетия, и с тех самых пор сей родник носит название «Тобар-нан-Шинн», что означает «Родник семи голов».

Я продолжил свой путь в Форт-Уильям.

Ласковое полуденное солнце освещало верхушки холмов. Я наблюдал, как маленький колесный пароходик, пыхтя и плюхая по воде своими лопастями, прокладывает путь к верховьям озера Лох-Лохи. Он выглядел явным анахронизмом, место которому в викторианской эпохе. На палубе такого пароходика полагалось бы стоять респектабельным мужчинам с бакенбардами в просторных норфолкских куртках. Я словно воочию видел этих викторианских джентльменов и их изящных спутниц под кружевными зонтиками и с обязательным томиком «Уэверли» в руках. В те времена имя блистательного мистера Телфорда не сходило с уст у лондонской публики — таким образом Хайленд входил в моду и становился частью культурного, цивилизованного мира!

Вскоре плодородные земли Хайленда остались позади, и я углубился в суровое царство скал и утесов. Временами мне казалось, что ветер доносит запах далекого моря. Я напряженно вглядывался в смутные очертания горных вершин на западе и пытался сообразить, неужели это темнеют горы Ская. В пустынных холмах, которые проносились мимо меня, присутствовала некая потусторонняя магия — сродни той, что ощущается на западном побережье Ирландии. День был солнечный, но, несмотря на это, дул сильный ветер. Он гулял по заросшим вереском полянам, пригибая растения до самой земли. По пустошам были разбросаны одиночные утесы странной формы — издали они казались заколдованными рыцарями. Все вокруг — даже обычные куропатки, перелетающие с места на место — несло на себе печать зловещего и сверхъестественного.

Тени постепенно удлинялись, солнце опускалось за вершины холмов, окрашивая их в новые оттенки. Мне и раньше доводилось наблюдать голубой цвет в природе — голубые берега Твида и голубые холмы Приграничья; я помню, как в Стерлинге восхищался голубизной Охильских холмов, а в Перте — синеющими на горизонте Грампианскими горами. Но попав на исходе дня в западный Хайленд, я понял, что до сих пор не видел по-настоящему голубого цвета. Здешний голубой цвет пока еще не открыт живописцами. Человек, использовавший в своих полотнах такие краски, наверное, прослыл бы безумцем.

На мосту через Спин я остановился и, перегнувшись через перила, посмотрел на реку. Она напоминала кипящий дьявольский котел. Дно у Спина каменистое, его покрывают глубокие каверны с зазубренными краями. Страшно становится, когда заглядываешь сквозь прозрачную коричневую воду в их невероятные глубины.

Именно возле этого моста 16 августа 1745 года произошла знаменательная встреча. Две роты Королевских шотландцев под началом капитана Джона Скотта следовали в Форт-Уильям, куда их направили для усиления местного гарнизона. Возле моста они внезапно услышали звуки пиброха и увидели на противоположном берегу большой отряд горцев, вооруженных мечами и кремневыми ружьями. Завязалась ожесточенная схватка, в которой погибли два солдата. В конце концов Королевских шотландцев окружили со всех сторон и вынудили сложить оружие.