— Послушай меня, — сказал Ньют, когда Анафема вышла из ванной, завернутая в пушистое розовое полотенце. — Мы сможем это повторить.

— Нет, — сказала она. — Не сейчас.

Она закончила вытираться и, подняв одежду с ковра, принялась, совершенно не стесняясь, натягивать ее на себя. Ньют, готовый полчаса ждать свободную душевую кабинку в бассейне, чтобы не раздеваться перед себе подобными, почувствовал себя несколько шокированным и глубоко взволнованным.

Части ее тела появлялись и исчезали, точно по волшебству; Ньют попытался сосчитать ее соски, но так и не смог. Правда, его это совсем не огорчило.

— А почему не сейчас? — спросил Ньют. Он уже готов был сказать, что это не займет много времени, но внутренний голос отсоветовал ему. Он вдруг как-то сразу повзрослел.

Анафема пожала плечами — непростой жест, когда ты натягиваешь скромную черную юбку.

— Она сказала, что так у нас будет только раз.

Ньют пару раз отрыл рот, подыскивая возражения, и наконец сказал:

— Не может быть. Черт возьми, не может быть. Этого она не могла предсказать. Я не верю.

Анафема, уже полностью одетая, подошла к картотеке и, вытащив одну карточку, передала ее Ньюту.

Ньют прочел предсказание, вспыхнул и молча отдал обратно.

Его смутило не только то, что Агнесса обо всем знала и поведала в самых ясных и понятных выражениях. Но также и краткие ободряющие комментарии на полях, оставленные разными представителями семейства Гаджетов за последующие три столетия.

Она передала ему влажное полотенце.

— Держи и давай быстрее, — предупредила она. — Мне осталось сделать пару сандвичей, и все. Нам скоро уходить.

Он посмотрел на полотенце:

— Зачем оно мне?

— Для душа.

Ага. Значит, все-таки душ принимают и мужчины, и женщины. Он обрадовался, что ему удалось разобраться с этим вопросом.

— Но смотри не очень-то размывайся, — сказала она.

— Почему? Может, если мы не уйдем отсюда через десять минут, этот дом взлетит на воздух?

— О нет. У нас есть в запасе пара часов. Просто я истратила много горячей воды. А твои волосы изрядно пропылились.

Штормовой ветер носил вокруг Жасминового коттеджа клубы пыли, а Ньют, стратегически держа перед собой влажное розовое — но уже не пушистое — полотенце, ретировался в ванную, готовясь принять холодный душ.

Шедвелл спал и во сне проплывал над деревенским выгоном. Огромной кучей высилось сооружение из толстых веток и сухого хвороста с деревянным столбом по центру. Вокруг на зеленой поляне стояли мужчины, женщины и дети с блестящими глазами и раскрасневшимися лицами, возбужденные ожиданием предстоящего зрелища.

Внезапно волнение усилилось: вот десять человек идут по пустырю, ведя красивую, среднего возраста женщину; должно быть, в молодости она выглядела потрясающе, и слово «бодрая» медленно высветилось в сонном мозгу Шедвелла. Перед ней вышагивает рядовой-ведьмоловов Ньютон Пульцифер. Постой, это же вовсе не Ньют. Этот мужчина постарше, и одет он в черную кожу. Шедвелл одобрительно кивает, узнав историческую экипировку майора ведьмоловов.

Женщина забирается на кучу хвороста, обхватывает руками столб, и ее привязывают к нему. Костер поджигают. Она обращается к толпе, что-то говорит, но Шедвелл не слышит ее слов, он слишком высоко. Толпа подходит поближе.

Ведьма, думает Шедвелл. Они сжигают ведьму. Его это греет. Все идет правильно, надлежащим образом. Именно так все и должно быть.

Только…

Она внезапно устремляет взор прямо на него и говорит: «Это и тебя касается, старый дурень».

Только она же сейчас умрет. Ей предстоит сгореть заживо. И Шедвелл в своем сне вдруг понимает, какой это ужасный способ смерти.

Языки пламени поднимаются все выше.

А эта женщина смотрит в небо. Она смотрит прямо на него, хотя он невидим. И она улыбается.

И тут раздается страшный грохот.

«Удар грома», — подумал Шедвелл, просыпаясь с непоколебимым ощущением, что кто-то все еще смотрит на него.

Открыв глаза, он обнаружил, что с многочисленных полочек будуара мадам Трейси за ним следят тринадцать пар стеклянных глаз, поблескивающих на пушистых мордочках.

Он повернул голову и наконец встретился взглядом с тем, кто таращился прямо на него. Это был он сам.

«Ох, — в ужасе подумал он, — значит, я пребываю в этом, во внетелесном состоянии и гляжу на себя со стороны, ну все, значит, теперь и вправду конец…»

В отчаянии он забился, как рыба, пытаясь вернуться в свое тело, и тут все сразу встало на свои места.

Слегка успокоившись, Шедвелл спросил себя, зачем кому-то понадобилось пристраивать зеркало на потолок спальни. Он расстроенно встряхнул головой.

Спустив ноги с кровати, он натянул ботинки и осторожно встал. Чего-то не хватало. Курева. Сунув руку глубоко в карман, он вытащил жестянку с табаком и начал скручивать папироску.

«Что-то мне приснилось», — догадался Шедвелл. Сон улетучился из памяти, но почему-то оставил смутное ощущение тревоги.

Он закурил папиросу. И тут увидел свою правую руку: новое смертоносное оружие. Символ Судного дня. Сложив кисть пистолетиком, сержант прицелился указательным пальцем в одноглазого плюшевого мишку на каминной полке.

— Бах, — сказал он и разочарованно хихикнул. Он редко хихикал и, с непривычки закашлявшись, сразу почувствовал себя в своей тарелке. Ему захотелось чего-нибудь выпить. К примеру, сладкой сгущенки.

Возможно, у мадам Трейси найдется баночка.

Громко топая, он вышел из будуара и направился в сторону кухни.

Помедлив перед дверью, сержант прислушался. Там, внутри, мадам Трейси разговаривала с кем-то. С мужчиной.

— Так чего же вы от меня хотите? — спрашивала она.

— Ах ты старая чертовка, — пробормотал Шедвелл. Значит, принимает одного из своих богатеньких клиентов.

— Говоря откровенно, сударыня, вынужден признать, что в настоящее время мои планы несколько туманны.

У Шедвелла кровь застыла в жилах. Он раздвинул бисерный занавес и вступил на кухню, возмущенно крича:

— Содом и Гоморра! Так ты решил совратить беззащитную гурию! Только через мой труп!

Мадам Трейси подняла глаза и улыбнулась ему. В кухне больше никого не было.

— Где он? — спросил Шедвелл.

— Кто? — спросила мадам Трейси.

— Один южный гом… голубой, — сказал он. — Я его голос узнал. Он сейчас вам предлагал что-то. Я все слышал.

Мадам Трейси открыла рот, а голос произнес: