– Она не знала. У нас с Маликом важные новости…

В детскую вбежала Канта.

– Наконец-то пуджа закончилась! Дай я его покормлю.

– Он почти заснул. – Радха встала с кресла, похлопала младенца по спинке.

Канта застыла в нерешительности.

– Но… он ел несколько часов назад. Думаешь, он не проголодался? Он случайно не заболел?

Радха наклонила голову набок, точно она взрослая, а Канта ребенок.

– Он здоров, тетя. Вы слишком над ним трясетесь.

Канта заметила полотенце на ее плече.

– Надеюсь, ты его не кормила?

Радха взглянула на меня и ответила:

– Покормила чуть-чуть. А то он капризничал.

Я нахмурилась. Когда я вошла, бутылочка почти опустела. Зачем Радха соврала?

– Ты же знаешь, если все время кормить его из бутылочки, у меня пропадет молоко. – Канта слабо улыбнулась мне. – Мне просто… я хочу кормить его грудью до года – или дольше, если он пожелает. – Она перевела взгляд на Радху. – Пусть он чувствует, что я родной человек. Что я его мать.

Она словно извинялась перед Радхой за то, что хотела кормить ребенка грудью.

Сестра заметила выражение моего лица, покраснела и отвернулась. Неловко положила Ники на руки Канте.

– Пойду постираю пеленки. – Она взяла корзину с грязным бельем и вышла из комнаты.

Канта села в кресло-качалку, расстегнула кофточку, достала маленькую грудь, поднесла ко рту малыша, но он отвернулся. Как она ни старалась, он не взял грудь, потому что уже наелся. Канта расстроилась, подняла младенца на плечо, похлопала по спинке. В ее глазах стояли слезы.

– Что случилось?

Канта казалась измученной.

– У меня не получается быть матерью. Я хочу, очень, но… Радха справляется намного лучше. Она знает, как его кормить, когда его кормить. Когда укладывать спать. Наверное, она лучшая мать, потому что… она его родила. – Она хотела рассмеяться, но ее смех походил на хрип. – Что я несу! Мне повезло, что у меня появился такой чудесный малыш. – Она чмокнула его пухлую ручку. – Глупости это все.

– Вам кажется… – осторожно начала я. – Быть может, присутствие Радхи…

Канта затрясла головой.

– Наи-наи. Наверняка это всего лишь… какая же я дурочка! После родов такое бывает. Трудно справиться с чувствами.

Она осторожно встала, положила заснувшего младенца в колыбель и с притворной веселостью застегнула кофточку.

– Давай выпьем чаю.

Мы вышли из детской.

За чаем с печеньем я рассказала Канте и Ману о Шимле. Канта захлопала в ладоши. Ману поздравил меня. Я ответила на их вопросы о том, чем буду заниматься в больнице леди Брэдли и поликлинике доктора Кумара, и они заверили, что мне наверняка удастся исполнить задуманное. Я ответила: если бы не Канта, я никогда не попала бы в Шимлу, не влюбилась бы в величественные горы и их приветливых жителей.

Через час я извинилась и пошла сообщить Радхе новости. Мне показалось, она меня избегает. Я нашла ее на заднем дворе: она развешивала чистые пеленки.

Когда я сообщила, что мы с Маликом через две недели отбываем в Шимлу и что Парвати купила наш раджнагарский дом, Радха остолбенела. Так и застыла с мокрой пеленкой в руках.

Ее реакция меня удивила: я думала, сестра обрадуется, что я уеду в дальние края.

– Ты и сама понимаешь: мне теперь в Джайпуре делать нечего, – мягко добавила я. – Мои мехенди здесь уже никому не нужны, и я готова попробовать что-то новое.

– Но… мы ведь еще увидимся?

Меня осенило: после всего, что с ней случилось – Питаджи утонул, Маа умерла, Рави ее предал, – Радха решила, что и я ее бросаю. Я с улыбкой сжала ее руку.

– Когда захочешь. Я вышлю тебе билет. Приезжай в любое время. Разумеется, Малик будет в школе и вряд ли сможет составить тебе компанию.

Радха недоверчиво уставилась на меня:

– Малик? В школе?

– Он многое пропустил, но больше я не позволю ему отлынивать. Он пойдет в школу имени епископа Коттона. – Я прошептала шутливо: – Он уже учится носить ботинки.

Я думала, мы вместе посмеемся, но Радха задумалась. Я выудила из корзины сырую пеленку.

– Должно быть, тебе тяжело каждый день видеть Ники и знать, что Канта хочет чувствовать себя его матерью.

На веревке висел мешочек с деревянными прищепками. Я достала две штуки.

– Смерть ребенка стала для нее жестоким ударом. У нее ведь было два выкидыша. И теперь она всего боится. Куда и девалась прежняя веселость.

Я прищепила пеленку к веревке.

– Мне показалось, ее тревожит, что Ники любит тебя больше. И что у тебя так естественно и легко получается за ним ухаживать. Как думаешь, если бы тебя здесь не было – разумеется, ты здесь, но если вдруг, – малыш привык бы к тому, что у него есть только Канта?

Я взглянула на сестру. Она прикусила нижнюю губу. С Радхой можно было лишь намекать и предлагать. Она упрямая и слушает только себя.

Я взяла другую пеленку.

– Я знаю чудесную айю, она как раз ищет работу. Раньше она служила в другой семье, но они больше не нуждаются в ее услугах. Лала добрая. Любит детей. И Ники полюбит как родного. – Я сделала паузу. – Разумеется, если ты надумаешь поехать с нами в Шимлу. – Я коснулась ее плеча. – Решать тебе.

Радха посмотрела на меня; в ее глазах мелькнула тень.

Я продолжала.

– Малик, конечно, будет на седьмом небе. Ему наверняка понадобится помощь с уроками. Если ты будешь учиться в Шимле, сможешь ему помочь. И доктор Кумар тоже обрадуется. – Я рассмеялась. – Он соскучился по вашим разговорам о поэзии.

Радха молчала. Но по ее поджатым губам я догадалась, что она размышляет над моим предложением.

Через две недели дом в Раджнагаре опустел. Грузчики увезли наши тяжелые чемоданы, чтобы отправить в Шимлу. Малик отдал мою продавленную кровать другу, чей отец занимался джутом. У нас остались три сумки, которые мы возьмем с собой в поезд.

На следующее утро Малик заберет меня на тонге, и мы поедем на вокзал. Но вечером накануне отъезда я хотела попрощаться со своим домом. Я зажгла настенные лампы, чтобы в последний раз полюбоваться мозаикой на полу. Я кружила по комнате, вспоминая, как долго придумывала узор. Шафрановые цветы – символ моей бездетности. Лев Ашоки – знак честолюбивых устремлений, моих и нашей страны. Начертанное якобы от руки мое имя, спрятанное в корзине целебных трав. И имя моей саас – за все, чему она меня научила.

Я повеселела. Я оставлю в Джайпуре карту пройденного пути. Я оставлю сотни тысяч узоров хной. Я уже не назову себя «мастерицей мехенди», но отвечу каждому, кто спросит: я исцеляю, я облегчаю боль. Я помогаю восстановиться. Я оставлю бессмысленные извинения из-за моей непокорности. Я оставлю желание переписать прошлое.