– Ты. И вот ты теперь на линии огня, и мы гордимся тобой.

– Твой отец гордился бы тобой, Пол, – сказал Кронер.

– Да, полагаю, он бы гордился. Действительно, почему бы и нет, – сказал Пол. Он с радостью почувствовал, как его охватывает горячая волна бешенства. – Сэр, доктор Гелхорн, можно ли мне сказать еще одну вещь, перед тем как вы уйдете?

Кронер открыл и придержал дверь перед Стариком.

– Конечно же, говори.

– Я ухожу.

Гелхорн, Кронер и Макклири рассмеялись.

– Великолепно! – сказал Старик. – Продолжай в этом же духе, и ты одурачишь их всех к чертовой матери.

– Это на самом деле! Меня мутит уже от всей этой ребяческой, дурацкой операции слепых.

– Ох и парень, – поощряюще произнес Кронер.

– Дай нам две минуты, чтобы дойти до салуна, прежде чем ты выйдешь отсюда, – сказал Макклири. – Будет неудобно, если нас теперь увидят вместе. И не волнуйся насчет своих вещей. Твои вещи уже сейчас упаковываются и прибудут на пристань к отходу последнего судна.

Он захлопнул дверь за собой, Гелхорном и Кронером.

Пол тяжело опустился в кресло.

– Я ухожу, я ухожу, я ухожу, – сказал он. – Вы слышите меня? Я ухожу!

– Ах, что за ночь! – расслышал он слова Лу на крыльце.

– Господь Бог улыбается Лужку, – сказал доктор Гелхорн.

– Поглядите! – сказал Кронер.

– Луна? – спросил Лу. – Да, она великолепна.

– Луна – это само собой, но вы поглядите на Дуб.

– О, и на человека, – сказал доктор Гелхорн. – Что нам дано знать об этом!

– Человек, стоящий наедине с Дубом, с Господом и Дубом, – произнес Кронер.

– Нет ли поблизости фотографа? – спросил Лу.

– Слишком поздно – он уже уходит, – отозвался Кронер.

– Кто это был? – спросил доктор Гелхорн.

– Этого мы так никогда и не узнаем, – сказал Лу.

– А я и не хочу знать, – сказал Кронер. – Я хочу только запомнить эту сцену и думать о нем как о человеке, в котором есть немножко от каждого из нас.

– То, что вы говорите, – поэзия, – заметил Старик. – Это хорошо, это очень хорошо.

Сидя в одиночестве внутри Дома заседаний, Пол слишком сильно вдохнул дым и закашлялся.

Люди на крыльце о чем-то зашептались.

– Ну, джентльмены, – услышал он голос доктора Гелхорна, – пойдемте?

XXIII

Если бы доктор Пол Протеус, бывший управляющий Заводами Илиум, не счел окружающую его действительность удручающей с любых точек зрения, он так и не показался бы в салуне перед тем, как подняться на борт последнего судна, отправляющегося на Материк. Пока он шагал по усыпанной гравием дорожке к шуму и свету салуна, его внутреннее поле зрения сузилось до размеров булавочной головки, да и это поле полностью заполнял стакан с чем-то крепким.

Когда Пол вошел в салун, толпа умолкла, а затем от избытка радостных эмоций сразу зашумела еще сильнее. Пол торопливо окинул взглядом зал и не заметил ни одного человека, который смотрел бы на него, да и сам он от волнения никого не узнавал.

– Бурбон с водой, – заказал он бармену.

– Простите, сэр.

– Что я должен вам простить?

– Я не могу вас обслужить.

– Почему?

– Мне было сказано, что вы больше не являетесь гостем на Лужке, сэр. – В голосе бармена звучало явное злорадство.

Много людей наблюдало за происходящим, и среди них Кронер, но ни один из них не попытался поправить бармена.

Момент был довольно трудный, и, поддавшись именно этой лихорадочной атмосфере, Пол, обложив бармена крепким словцом, повернулся, чтобы уйти, сохраняя собственное достоинство.

Однако ему предстояло еще узнать, что, лишенный своего высокого ранга и гостевых привилегий, он будет вынужден существовать на довольно примитивном социальном уровне. И уж тем более Пол совсем не был подготовлен к тому, что бармен, обежав стойку, резким рывком повернет его лицом к себе.

– Таких слов, сынок, я никому не спускаю, – сказал бармен.

– Да кто вы такой, черт побери? – сказал Пол.

– Уж во всяком случае, не паршивый саботажник! – с вызовом выкрикнул бармен. Все слышали, как было произнесено это слово – самое оскорбительное во всем словаре, которого не возьмешь назад ни бормотанием извинений, ни дружеским рукопожатием, ни полным забвением. «Ублюдка» еще, пожалуй, можно загладить улыбкой, но уж никак не «саботажника».

Каким-то непостижимым образом первоначальное значение слова – разрушитель машин – отошло на задний план. Подобно подводной части айсберга, несравненно большая его часть, та часть, которая и вызывала столь враждебные чувства, таила под поверхностью целый комплекс извращенности, непристойности, патологии и кучу черт характера такого рода, что наличие хотя бы одной из них в человеке, безусловно, делало его отщепенцем. Под саботажниками разумелись отнюдь не разрушители машин, а особая порода людей, о которых каждый может с гордостью думать, что он на них не похож. Саботажник – это человек, смерть которого может принести миру только облегчение.

– Хочешь, чтобы я повторил? – спросил бармен. – Саботажник! Вонючий саботажник.

Ситуация была крайне напряженной и в то же время очень простой. Один взрослый человек нанес другому взрослому человеку совершенно недвусмысленное оскорбление. И непохоже было, чтобы кто-либо из них стремился разрядить обстановку или хотя бы думал о такой возможности. С того самого момента, когда Господь Бог придумал трагедию, зрителям остается только наблюдать процесс, сходный с тем, что молотилка делает с человеком, когда его затягивает внутрь.

Со второго курса университета Полу ни разу не случалось ударить человека. И в нем не было того запала, который инструкторы