Европой и странами Востока, которые при благоприятных обстоятельствах могут постепенно перейти в отношения сотрудничества и взаимодействия, как это произошло с целым рядом стран (Япония, страны Юго-Восточной Азии, Саудовская Аравия, Иордания и другие). Залогом этого неизбежного сближения Востока и Запада является опять-таки древнейшая и богатейшая культура Востока, явившаяся в свое время своеобразным истоком и катализатором развития западноевропейской культуры и цивилизации.

В связи с этим можно считать вполне правомерным и обоснованным оптимистический взгляд на возможности сближения Востока и Запада, высказанный В. В. Бартольдом: «У историка, которому известно влияние Греции на мусульманскую культуру и влияние мусульманской культуры на западноевропейскую, едва ли даже может возникнуть сомнение в возможности сближения Запада с Востоком для общей культурной работы. Если в чем-нибудь сказывается мировой закон прогресса, то в расширении географического кругозора и привлечении к совместной работе все большего числа народов. Эпоха культурного первенства народов древнего Востока уступала в этом отношении эпохе первенства Греции, греческая культура — мусульманской, мусульманская — западноевропейской. Предсказать, какова будет роль религии в будущей жизни человечества, едва ли возможно; во всяком случае ислам как мировая религия, веками доказавшая свою жизнеспособность, осуществившая если не идеал свободы, то идеалы братства и равенства в большей степени, чем христианство, не будет вытеснен никакой другой. В мусульманском вероучении, как во всяком другом, много элементов, несовместимых с выводами науки и социальным прогрессом; эти элементы, как многие из положений Ветхого и Нового заветов в христианской Европе, фактически утратят силу без формальной отмены религиозными авторитетами. История ислама показывает, что он умеет приспособляться к новым условиям; несомненно, что им, вопреки Корану и сунне, будет выполнено и основное требование, предъявляемое современным культурным прогрессом ко всякой религии: быть только религией, без притязания подчинять себе всю государственную и общественную жизнь»[443]. Разумеется, последнее требование будет выполнено очень и очень не скоро, учитывая особенности ислама как религии, в которой сплавлено в единое целое — государственность, право, мировоззрение, быт и т. д. Но, несомненно, реальная жизнь будет вносить свои коррективы и вполне возможно, что ислам и мусульманский мир будут становиться все менее политизированными и идеологизированными и все более культурными и цивилизованными в их собственном понимании и измерении.

Известно, что мусульманский мир был наследником античности. Более того, он, благодаря гигантской переводческой деятельности, особенно с середины VШ века до начала Х века, передал Западу греческое наследие в области медицины, математики, философии. В этом смысле Запад находится в неоплатном долгу перед арабами.

Следует отметить исключительно важное значение арабского языка для арабской и западноевропейской и мировой культуры. Как пишет Реми Браг: «Арабы еще до Корана обладали великой поэзией — лирической, воинской, полемической. Кроме того, с утверждением ислама они увидели, что вместе с Кораном дан непревзойденный литературный шедевр, он был просто ни с чем несравнимым, поскольку сама его неповторимость была великим чудом — воистину единственным чудом, подтверждающим божественное происхождение священной книги. Кораническое откровение ничуть не прервало и даже не видоизменило арабской поэтической традиции: те же самые жанры процветали и до, и после него… Влияние Корана на арабскую литературу было косвенным… арабы не пытались адаптировать греко-латинскую поэзию — уже потому, что у них не было в том ни малейшей нужды… В Европе языку не придавалось особой ценности. Арабы, напротив, считали, что они говорят — по крайней мере читают и пишут — на языке самого Бога, ибо Коран был откровением на арабском и представлялся как «арабский Коран». Этот религиозный источник лежит в основе оценки арабского языка: даже поэзия, написанная после Корана, считалась более прекрасной, чем предшествовавшая. Тем самым арабский язык делался пусть не самым древним, но окончательным языком, во всяком случае, — самым ясным и истинным из всех языков. Стоит перевести какое-нибудь сочинение на арабский, и оно получало от этого несравненное достоинство. От перевода оно возвышалось, а не ослаблялось»[444].

Этот момент очень важен для понимания ислама и его культуры, ибо, если Европа и пыталась вернуться к своим истокам, но не могла этого сделать, не могла их превзойти, то арабы в этом не нуждались — они жили этим истоком и потому постоянно возрождались. Отсюда столь специфическое отношение арабов к иудаизму и христианству, и, следовательно, ко всей западноевропейской культуре и цивилизации. Так, в Коране говорится: «Скажи: “О люди Писания! Вы ни на чем не держитесь, пока не установите прямо Торы и Евангелия и того, что низведено вам от вашего Господа”». «Но у многих из них низведенное тебе от твоего Господа увеличивает только заблуждение и неверие. Не горюй же о людях неверных!» (5: 72). Иудеи и христиане обвинялись в искажении текстов переданного им откровения. Истины, и священны только тексты Корана, поэтому истина и иудаизма, и христианства заключена лишь в Коране и больше нигде и ни в чем.

Это суждение распространяется на все сферы человеческой жизнедеятельности, в том числе на сферу внутренней и внешней политики. Коран определяет всю жизнь мусульманского мира как такового. Вся внутренняя политика исламских государств и обществ регулируется законами Корана и основанного на нем шариата. Что касается внешней политики, то она органически проистекает из политики внутренней и определяется ею. Можно сказать, что внешняя политика мусульманского мира лежит как бы внутри него, внутри его культуры и его духа, поэтому все, что не согласуется с Кораном, отсекается решительно как нечто ложное, ошибочное, вредное, дьявольское. То есть модель отношения ислама и исламского мира к миру иудаизма и к миру христианства применяется как к прошлым, так и к современным культурам и цивилизациям. Вот почему требуется исключительная деликатность и предусмотрительность во внешнеполитической деятельности и во внешнеполитических отношениях с мусульманскими народами и странами. Ислам всегда представлял собой модель «поглощения» всего «иного», «другого», «чужого». Как замечает Реми Браг, «Культурная стагнация ислама… обусловлена не отказом от ассимиляции, но совсем наоборот, ее избытком. Ислам перестал двигаться вперед потому, что не сумел сохранить дистанцию в отношении к поглощаемым источникам»[445]. Это суждение — не бесспорное, но в нем есть зерно истины. И, кажется, в последние столетия ислам постепенно дистанцировался от поглощенных и поглощаемых им источников.

Из рассмотрения взаимоотношений Востока и Запада Реми Браг делает парадоксальный вывод: все источники Европы являются для нее внешними. «Ее светская культура восходит к греческой; ее религия имеет еврейское происхождение, два града символизируют ее корни: Афины и Иерусалим. Но ни один из этих двух городов не находится внутри того пространства, которое исторически именовало себя “европейским”. Европейская культура должна была искать