Он приводит на память старый анекдот.

“Два советских скрипача поехали на международный конкурс. Один занял последнее, тридцать пятое, место, но нисколько не расстраивался по этому поводу, другой – второе и страшно горевал, что не первое.

Коллега его утешает:

– Чего, – говорит, – убиваешься? Место призовое, серебро, как-никак слава. Небось, и премия не маленькая…

– Как ты не понимаешь? – отвечает тот. – Вторая премия – только деньги, а первая – еще и право поиграть на скрипке Паганини!

– Ну и что?

– Как что? Скрипка Паганини – это… это… ну, как для вас там… ну… личный наган Дзержинского!

Тут все на месте. Молоко отдельно, мухи отдельно, каждому свое. А неуемной Мариэтте подай и скрипку Паганини, и наган Дзержинского. Любовь зла.

Я не умею улыбаться на фото. Недавно это опять подтвердилось, когда надо было сниматься для журнала в Москве, а потом на водительские права в Калифорнии. Получается либо неестественная улыбка, либо вообще мрачный вид. Иногда и сама мрачность выглядит какой-то вымученной.

В поисках самооправданий я даже разработал теорию, что искусственность, некая ненастоящесть, присуща улыбке по определению.

Что такое улыбка? Это нерешительное поползновение в сторону смеха, но без звука и телодвижений, исключительно силами лицевых мышц. По-французски улыбка – sourire, буквально “под-смех”, то есть полусмех, усмешка, смешок. А что такое смех, известно от психоаналитиков – это агрессивно-оборонительная установка, то есть враждебность, но подавленная и сублимированная, переведенная в символический план. За смехом стоит отстранение от объекта, а не сопереживание ему. Улыбка – тот же смех, только на вид еще безобиднее. С зооантропологической точки зрения, суть улыбки в оскале зубов, демонстрирующем как их наличие, так и отсутствие намерения пустить их в ход…[82]Таким образом, улыбка – условный и двусмысленный сигнал, посылаемый противнику в достаточно трудной ситуации.

Непринужденная улыбка, боюсь, просто оксюморон. Возможна она разве что у безраздельного хозяина положения (самодовольная, победительная улыбка) или у наивного идиота, уверенного, что ему ничто не угрожает. А нормальная улыбка – как раз вымученная.

Недаром улыбка охотно сочетается с эпитетами неопределенная, непроницаемая, загадочная, беспомощная, двусмысленная, кислая, горькая, кривая, искусственная, деланная, заученная, вымученная, фальшивая, дежурная, принужденная… Еще – смутная. Так переведено на русский язык название романа Франсуазы Саган “Un certain sourire”, букв. “Некоторая / определенная улыбка”, – “Смутная улыбка”. В американском английском распространено выражение plastic smile, букв. пластмассовая улыбка – как у профессионально улыбающихся продавщиц и телеведущих.

Лилиан Гиш в фильме «Broken Blossoms» (1919)

Литература полна всякого рода двусмысленных улыбок. У Пушкина —

И может быть на мой закат печальный

Блеснет любовь улыбкою прощальной.

А у Вертинского —

И затаив бессилье гнева,

Полна угроз,

Мне улыбнулась королева

Улыбкой слез.

Тут и слезы, и гнев, и его бессилье, и угрозы, и, главное, затаивание, то есть подавление, сублимация. Сама улыбка слез может восходить к знаменитой формуле Гоголя, озиравшего жизнь “сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы”.

Пастернак, в стихах к собрату, праздновавшему свое пятидесятилетие в подсоветских условиях, писал:

Что мне сказать? Что Брюсова горька

Широко разбежавшаяся участь?

Что ум черствеет в царстве дурака?

Что не безделка – улыбаться, мучась?

После юбилея Брюсов не прожил и года.

У Ахмадулиной пушкинская прощальная улыбка становится уже откровенно предсмертной и притом сознательно примеряемой и заучиваемой:

Это я – мой наряд фиолетов,

я надменна, юна и толста,

но к предсмертной улыбке поэтов

я уже приучила уста.

Да и сама поза подается с печальной иронией.

Эмблемой улыбки наперекор смерти стала в начале пятидесятых годов последняя фотография приговоренного к казни греческого коммуниста Никоса Белоянниса, снявшегося с улыбкой на лице и красной гвоздикой в руке. Она была широко растиражирована в печати и прославлена сделанным по ней графическим наброском Пикассо.

Знаменита своей двусмысленностью улыбка леонардовской Джоконды. Среди объяснений ее неуловимости есть гипотеза о ее бисексуальной подоплеке – перед нами как бы автопортрет художника-андрогина в женском обличье. Правда, тогда улыбка эта не столько принужденная, сколько, наоборот, прячущаяся. В любом случае, налицо опять затаивание, подавление.

Двусмысленна улыбка, издавна вчитываемая в лицо Великого Сфинкса и призванная транслировать его многообразно двоякую культурную принадлежность – египетскую и греческую, двоякую половую сущность – мужскую в египетском варианте, женскую в греческом, двоякую биологическую природу – человеческую и животную, и, наконец, его вековую таинственность и как древнеегипетского памятника, и как мифологической задавательницы неразрешимых загадок у греков.

Максимальный улыбчатый эффект из всего этого богатого потенциала извлечен, наверное, в английском пародийно-романтическом стихотворении (известном в нескольких вариантах):

The sexual life of the Camel,

Is stranger than anyone thinks.

In moments of amorous passion

He frequently buggers the Sphinx.[83]

But the Sphinx’s posterior passage[84]

Is clogged[85]with the sands of the Nile.[86]