храповик с резцом. Проворачиваешь храповик вручную, нарезаешь резьбу в пря-мом смысле слова. Было бы у нас побольше денег, мы бы купили электрический трубонарезной станок, но он стоил долларов триста-четыреста.

Поначалу получалось криво, но со временем оказалось, что дело нехитрое. Впоследствии мы перешли на медные трубы, с которыми было куда меньше возни, зато они чаще протекали, чем старомодные гальванизированные. Мало кто из заказчиков раскошеливался на латунные трубы, которые мягче и проще в работе. Гальванизированных труб хватало всего на девять лет: они настолько зарастали изнутри накипью, что в них снижалось давление. Латунных труб хватало на двадцать лет, а медные — считай, вечные. Но медь — материал нежный. Если она неправильно раскатана, на трубах могут появиться вмятины, тогда испорченный отрезок придется заменять. Проблема не неразрешимая, но надо быть хорошим мастером. Позднее появились пластиковые трубы, из ПВХ, но к тому времени я уже перестал быть сантехником.

На Принс-стрит, в двух шагах от Западного Бродвея, некий Сэнди Рейнголд арендовал маленькое помещение с витриной. Это был приветливый парень, который ходил в футболках и джинсах, вечно посиживал на тротуаре в дверях своей лавочки. Он не имел отношения к искусству: это был простой парень, занимавшийся сантехническими работами. Лицензии у него не было — собственно, ни у кого из нас не было лицензий, и, строго говоря, никто из нас не имел права работать. По закону мы должны были поступить в ученики к слесарю-сантехнику, имеющему лицензию, отработать на него лет шесть-восемь, а затем он привел бы нас в профсоюз и представил бы коллегам. Нам разрешили бы сдать экзамен, приняли бы нас в профсоюз, и тогда мы сделались бы лицензированными сантехниками. Как правило, вся эта процедура отнимала восемь-десять лет. Мы не собирались через нее проходить. И Сэнди тоже не собирался.

Как-то раз Сэнди увидел, что мы несем арматуру, и окликнул: «Эй, ребята, вы кто, сантехники?» «Ну да, сантехники», — ответили мы, немножко слукавив. «У меня тут сантехническая фирма. Хотите подработать?»

И мы устроились работать к Сэнди. Я проработал у него примерно три года, и именно там научился обращаться со свинцом и тому подобными материалами. Впоследствии эти навыки пригодились мне, когда я пошел работать к Ричарду Серре.

Сэнди научил нас плавить свинец и устанавливать свинцо-вые отводы. Свинцовый отвод — это труба, согнутая под прямым углом. Нижняя часть свинцового отвода шла горизонтально под полом и соединялась с чугунной трубой диаметром четыре дюйма. Там, где четырехдюймовая труба надевалась на свинцовый отвод, был небольшой раструб, и в этот раструб надо было затолкать, пользуясь молотком и клином, побольше пакли — это такой волоконный материал, которым в старые времена заделывали швы в бортах деревянных кораблей. Тут тебе требовалась «змейка» — асбестовый шнур, которым надо обвернуть свинцовый отвод в месте, где он вставляется в чугунный раструб.

Если ты все правильно сделал, над асбестовой змейкой останется небольшое отверстие; а теперь бери черпак, окунай его в котел с расплавленным свинцом, который ты заранее поставил рядом, на маленькой пропановой горелке, и заливай свинец в отверстие. Свинец заполнит полости, а змейка не даст свинцу вытечь из раструба. Нальешь достаточно свинца, сделай передышку: пусть остынет. Потом снимаешь змейку, берешь молоток и небольшой клин, утрамбовываешь свинец со всех сторон. Всю эту операцию надо проделать три раза, и тогда труба окажется в сплошном свинцовом ошейнике, и ее соединение с отводом будет совершенно герметичным.

Следующий этап — подсоединить верхнюю часть свинцового отвода, вертикальную, к металлическому фланцу, к которому позднее будет прикреплено болтами основание унитаза. Для этого нужно подрезать свинцовый отвод сверху и расплющить его, «надевая» на фланец. Как я обнаружил, тут для прочности соединения требовалось нанести на фланец тонкий ровный слой расплавленного свинца.

Для нанесения свинца традиционно использовался пакет из оберточной бумаги — исключительно потому, что в 50–60-е годы сантехники приносили с собой обед именно в бумажных пакетах. Приходили на работу и тут же съедали обед — прямо в полдевятого утра. Потому что им требовался пустой бумажный пакет для свинца. Наносить свинец нужно было именно так, бумажным пакетом: иначе тебя сочли бы полным салагой и даже самозванцем.

Короче, берешь бумагу, обмакиваешь в свинец. Свинец горячий, действовать надо проворно. Обмазываешь свинцом край фланца, ждешь, пока остынет, а потом надеваешь восковое уплотнительное кольцо, которое изолирует фланец от основания унитаза. Мы всегда наносили свинец голыми руками, перчаток не надевали — ни асбестовых, ни любых других. Возможно, такие перчатки продавались в магазинах, но я никогда не видел, чтобы их кто-то надевал; наши руки не защищало ничего, кроме бумажного пакета. Поначалу Сэнди отправлял с нами опытного сантехника, чтоб он научил нас наносить свинец, но, после того как мы установили под его руководством несколько унитазов, мы и сами справлялись.

Поскольку у нас с Джином было много знакомых художников, работали мы преимущественно в Сохо. Один пожелал иметь большую, если не сказать великанскую, душевую кабину целиком из свинца. Работа была трудная, но мы соорудили кабину, соединяя свинцовые детали тем же самым расплавленным свинцом. Мы подключали трубы к огромным цистернам для воды на крышах. Но по большей части мы занимались установкой раковин или водонагревателей. Оказалось, кухни — дело плевое: мы выгораживали в лофте кухню, ставили перегородки, подводили воду от стояков, а канализационные трубы подводили к магистральным трубам четырехдюймового диаметра. Дней шесть-восемь — и кухня готова. В те времена очень многие мои заказчики знали, что я музыкант, но никто не думал, что в моих занятиях сантехникой есть что-то зазорное. Так я добывал деньги разными приработками еще двенадцать лет, и лишь когда мне исполнился сорок один год, музыка начала приносить мне деньги. Мысль устроиться куда-то в университет или в консерваторию меня никогда не посещала. Преподавательская работа мне совершенно не подходила: пришлось бы тратить на нее время и, вероятно, перебраться в какое-то куда менее интересное место, чем Нью-Йорк. Разумеется, никто мне и не предлагал такие вакансии; а когда со мной все-таки завели разговор о трудоустройстве — просто разговор, без конкретных предложений — мне было уже семьдесят два, я сразу отказался.

Весной 1968 года Джоанн забеременела, и мы с ней стали ходить на занятия по методике Ламаза. Джоанн решила, что для первого раза нужно получить опыт естественных родов, но не была готова рожать дома, так что мы несколько месяцев обучались правильно дышать по методике Ламаза. Предполагалось, что при родах по Ламазу роженице не потребуются обезболивающие препараты и никакая «химия»