Я сумел подколупнуть его скорлупу, и на секунду я вижу перед собой настоящего Тома. Злого, жестокого, коварного, ненасытного Тома.

На этот раз нож входит глубже; такое ощущение, что он ткнул меня паяльной лампой. Шок затуманивает эту боль мягкой завесой, и это хорошо, потому что при шоке кровь оттекает от внешних органов к внутренним, чтобы не вытечь из раны, чтобы продолжить питать сердце, легкие и мозг – и к черту все остальное. Мой бок кровоточит не так уж сильно, хотя и непрерывно. Патер не задел артерию. Это помогает мне выровнять дыхание.

Он стоит с ножом в руке и смотрит на меня. Наблюдает, как я истекаю кровью. Он выглядит… счастливым, словно ребенок в Рождество. Он с радостью порезал бы меня на кусочки. В течение нескольких долгих секунд мне кажется, что он так и сделает, и на эти секунды я просто… исчезаю. Я думаю о Гвен. О детях. Обо всем хорошем, о теплом солнечном свете, касающемся моей кожи. Если мне предстоит умереть здесь и сейчас, я не хочу думать о патере Томе.

Но он не убивает меня. Он приходит в себя и возвращает своему лицу обычное выражение. Достает из кармана платок и насухо вытирает нож, прежде чем убрать его в кожаные ножны.

– Уберите его, – говорит патер Том. – Пусть истекает кровью, постится и молится. Завтра мы сделаем его святым.

– Я нужен тебе, – говорю я ему. – Убей меня – и у тебя не останется средств удержать его здесь. Этот мальчик умен. Он найдет способ сбежать.

– Коннор уже мой, – говорит Том. – А с тобой я поступлю так, как велит мне Господь.

Им приходится волоком тащить меня обратно в темницу. Я вырубаюсь на полпути, а когда снова прихожу в себя, то обнаруживаю, что лежу на полу все в той же запертой будке. Кто-то перевязал мне рану. Понятия не имею, есть ли у меня внутреннее кровотечение, но больно адски. Я просто стараюсь не шевелиться и ждать, пока мое тело не приспособится к этой боли. Или мой разум – кто уж успеет первым…

Когда боль становится терпимой, я допиваю воду и доедаю хлеб – маленькое причастие. Потом говорю себе: что бы ни случилось, я сделал все, что мог. Если внутреннее кровотечение все же есть, ближайшие несколько часов будут очень неприятными. И я должен признаться самому себе, что мне страшно. Страшно за себя и за Коннора. Страшно за Гвен, которая может не знать, с чем она столкнется, когда придет за нами.

Я верю в слова патера Тома о том, что его люди – убийцы. Я испытываю холод и тошноту, когда думаю о том, что они могут поймать Гвен. Я не хочу представлять, что тогда может случиться.

«Не приходи одна, Гвен. Ради бога, не приходи сюда одна!»

Я обзваниваю всех, от кого потенциально можно ждать помощи.

Военный совет собирается в Стиллхауз-Лейк, в нашем старом доме с дырой от дроби в стене и свидетельствами борьбы повсюду. Прежде чем кто-либо приезжает, я иду к комнате Коннора и открываю дверь. Там царит порядок, как обычно, – словно Коннор только что вышел. Все полки заставлены книгами. Он всегда застилает свою кровать, даже когда я говорю ему, что мы уезжаем отсюда и, возможно, навсегда. Я знаю, что у него есть такая потребность – сохранять контроль над этой частицей своей жизни, ведь во всем остальном эта жизнь часто бывает полным хаосом. Но, помимо этого, мне кажется, он просто аккуратен в свои тринадцать лет.

Я сажусь на кровать и беру его подушку, потом молча обнимаю ее и вдыхаю запах сына. Я хочу заплакать, но не могу. Боль сильна, но она также выжигает из меня всю тревогу. Мы можем вернуть его. И вернем.

Кладу подушку на место, разглаживаю ее и возвращаюсь в гостиную. В дверь звонят. Ланни и Ви беспокойно сидят на диване, держась за руки. Мне это не нравится, но я им не запрещаю. Ланни сейчас нуждается в этом. И Ви, скорее всего, тоже.

– Мам, я сделаю чай или что-нибудь еще? – спрашивает Ланни.

– Конечно, солнышко, – говорю я ей. – Посмотрим, что у нас есть. Может быть, надо будет сделать еще и кофе.

Мне кажется, что эта ночь будет долгой.

Кеция и Хавьер Эспарца приезжают первыми. В последнее время я редко видела Хави, он то занимался своими делами в тире, то уезжал проведать родных, но с Сэмом они общались чаще. Хавьер крутой, он невероятно меткий стрелок и один из самых лучших, самых вежливых инструкторов по стрельбе среди всех, кого я знаю. Однако если кто-то начинает выкидывать фортели, Эспарца этого просто так не оставляет – и это имеет большое значение здесь, в совершенно не либеральной теннессийской глуши. Хави почти не говорит о своей службе в морской пехоте, но я знаю, что он отлично натренирован и наверняка получил не одну награду. Помощь Хавьера мне сейчас очень пригодится… и я признательна, невероятно признательна, что он не отказался приехать.

Войдя в дом, Эспарца ничего не говорит, просто обнимает меня и усаживается в гостиной. С его стороны это значит слишком много. Обычно Хави выражает свои эмоции шуточками и прибауточками, но когда он так молчалив, это значит, что он очень, очень сосредоточен. Не хотела бы я быть его врагом, особенно когда он в таком настроении.

Кеция входит следом за ним, и ее объятия длятся несколько дольше.

– Ты в порядке? – спрашивает она меня. Я пытаюсь улыбнуться. – А, понятно, сама вижу. – Она бросает взгляд на Ви и Ланни, достающих кружки с кухонных полок. В прошлый раз Кец видела мою дочь, когда брала у нее показания, снимающие вину с Олли Бельдена. – Девочки в порядке?

– С ними все хорошо, – отвечаю я. – Конечно, они тревожатся. Я стараюсь занять их делом.

– Кто-нибудь еще приедет?

– Еще несколько человек, – отвечаю я ей, хотя это преуменьшение.

Когда я намереваюсь отойти, Кеция удерживает меня:

– Ты заключила сделку с Бельденами, да?

На это я ничего не отвечаю. Не хочу лгать, особенно ей, но не могу и сказать правду. Наконец Кеция качает головой и неодобрительно поджимает губы.

– Ты выбрала не ту сторону, Гвен.

– Я на стороне моих детей, – отвечаю я. – И я знаю, что ты тоже. Спасибо, что ты здесь.

– Ну, Престер тоже приехал бы, но дела удерживают его в Нортоне. А еще он сказал – слава богу, что та каша, в которую ты сейчас влипла, не имеет отношения к нашему городу, ради разнообразия.

Я поневоле смеюсь, потому что почти слышу, как детектив Престер говорит это. Я не просила его приехать сегодня, но меня ничуть не удивляет то, что ему известно об этом собрании. Нортон не заслуживает таких детективов, как Престер и Кеция. И я уверена – местные жители понятия не имеют, как сильно им повезло.

Следующей приезжает Джи Би, но, когда я открываю дверь, она не входит в дом. Жестом приглашает меня выйти и указывает в дальний конец дороги – там, где эта дорога скрывается в ложбине за холмом.

– Я очень надеюсь, что это не проблемы.

Я вижу вереницу машин, выезжающих из-за поворота. Их шесть – большие черные внедорожники. Два из них паркуются чуть дальше по дороге, остальные четыре подъезжают ближе и пытаются втиснуться на стоянку перед домом, и без того уже забитую транспортом. Ужасно много машин. Я представляю, как таращатся на это наши соседи вдоль всего озера и гадают, в какие неприятности я попала на этот раз.