Один из недавних примеров подобных работ – исследование Майкла Хаммера и его сотрудников. Они выбрали для анализа 61 участок некодирующей части аутосомной ДНК и собрали данные по трем нынешним популяциям, живущим южнее Сахары (мандинка из Западной Африки, пигмеи байака, Центральная Африка, и бушмены сан из Южной Африки). Исследование нацеливалось на поиск архаических примесей в африканском генофонде. Авторы пришли к заключению, что африканские популяции содержат 2 % древних генетических последовательностей, которые попали в генофонд нынешних африканцев примерно 35 тысяч лет назад. И источником этих примесей были не неандертальцы или денисовцы, а какие-то неизвестные архаичные популяции африканской прописки, которые, по-видимому, отделились от общей современной линии около 700 тысяч лет назад. В трех участках генетической последовательности обнаружились признаки глубокой дивергенции, а один и вовсе мог быть привнесен из древней, ныне полностью исчезнувшей популяции Центральной Африки. Датировки этой африканской архаики настолько древние, что не остается ничего иного, как предполагать сосуществование групп гейдельбержцев с популяциями современных людей в Африке.

Давайте кратко подытожим историю, которую дают нам ископаемые остатки людей, – историю эпохи 200 тысяч лет назад. Мы видим в Восточной Африке первый округлый (значит, сапиентный) череп, а тем временем в Европе уже полным ходом идет эволюция неандертальцев. Мы не знаем, какие люди населяли тогда Западную Азию, но можно допустить, что там жили потомки Homo erectus или heidelbergensis, потому что у нас имеется череп более древней эпохи из Нармады в Индии. Китай тоже, по-видимому, населяли потомки Homo erectus или heidelbergensis, а кто жил на Яве, сказать трудно, потому что череп эректуса из Нгандонга не имеет надежных датировок – не ясно, жил он до или после этого времени. Но зато приблизительно ясна ситуация с Homo floresiensis: этот вид уже как следует закрепился на Флоресе и начал свою долгую и одинокую островную историю. Таким образом – относительно понятным – обстояли дела в Африке и Европе, и довольно туманна ситуация в других областях мира. Но давайте теперь присмотримся к африканской летописи, присмотримся и внимательнее, и критичнее. Как мы знаем, Омо-1 имеет возраст 195 тысяч лет, череп из Херто – 160 тысяч лет; по ним устанавливается наиболее раннее присутствие современного человека в Эфиопии. Если учесть ископаемые остатки из Гуомде в Кении, можно “состарить” существование современных людей до 250 тысяч лет. Есть еще фрагментарный флорисбадский череп из Южной Африки примерно того же времени, но он выглядит более примитивно. Нам известны кое-какие другие ископаемые из Восточной Африки, которые не вписываются в общую картину. Это, во-первых, ископаемый череп Омо-2 с примитивной черепной коробкой и угловатым затылком, во-вторых, архаичный череп из Элие-Спрингс в Кении, пока не датированный. Еще один череп с наименованием Лаэтоли-H.18 (из Нгалоба в Танзании, возрастом, как считается, лишь 140 тысяч лет) я лично не стал бы приписывать современному человеку, как и примерно того же возраста череп из Судана, из местонахождения Синга, с патологическими деформациями. Когда мы перемещаемся через Сахару на запад к Джебель-Ирхуду, то и здешние ископаемые вызывают у меня сомнение. Я не уверен, что их можно отнести к современным людям, даже несмотря на убедительные “показания” синхротрона: картина роста зубов на детской челюсти оказалась такой же, как у современного человека, с теми же медленными темпами. Сейчас для этих ископаемых установлены датировки в 160 тысяч лет, но есть признаки, что реальный возраст может быть и больше.

Изменчивость африканских черепов с датировками 195 тысяч лет: Омо-Кибиш-1 (справа) и Омо-Кибиш-2 (слева)

Когда я начинал заниматься измерением черепов, то эти африканские ископаемые рассматривал безотносительно друг к другу, откуда и появилась гипотеза, что люди, похожие на Омо-1 и Джебель-Ирхуд (если верны их датировки), могут представлять хотя бы отчасти основание нашей родословной. Но по мере прояснения природы африканских находок и уточнения датировок я стал объединять поздние архаичные экземпляры в единую группу, противопоставляя их ископаемым из других районов, скажем, из Схула и Кафзеха, из Кро-Маньона, а также неандертальцам. Я все больше убеждался, что нельзя не принимать в расчет значительную вариабельность африканской выборки – это было бы большой ошибкой.

Примерно к тому же выводу пришел антрополог Филипп Гунц, который полагался на результаты геометрической морфометрии. Они с коллегами измеряли форму верхней части черепа в выборке ископаемых от эректусов до кроманьонцев со всего мира. Гунц, как и я, обнаружил, что африканские экземпляры, подобные Ирхуду, Омо-2 и Нгалоба, занимают среднее положение в пространстве признаков между архаичными формами – неандертальцами и гейдельбержцами – и современными представителями из Кафзеха и Кро-Маньона. Однако изменчивость по форме у них существенно шире, чем у любой другой группы ископаемых людей, будь то современные люди, неандертальцы, эректусы или гейдельбержцы. И как нам это понимать, есть ли здесь какой-то важный для нас смысл? На мой взгляд, африканские представители heidelbergensis (я имею в виду ископаемые из Бодо в Эфиопии, Эландсфонтейна в ЮАР и Брокен-Хилла в Замбии) в какой-то части континента эволюционировали до современных людей – правда, непонятно, насколько быстро шла их эволюция. Принято считать, что процесс был постепенным и неспешным, потому что, по имеющимся датировкам, возраст ископаемых из Брокен-Хилла 500 тысяч лет, то есть для эволюционного формирования современного черепа, да и не только его, а всего тела, мозга и поведения, времени было предостаточно.

Но даже с хорошо известными окаменелостями нет-нет да и случаются сюрпризы. Вот пример. Через пятьдесят лет после выхода в свет дарвиновского осторожного предсказания, что человек современного типа может иметь африканские корни, в местечке Брокен-Хилл был по счастливой случайности найден древний череп, и от него потянулась цепочка доказательств дарвиновской правоты. Но значение этого черепа поняли далеко не сразу, ученые могли бы о нем и не вспомнить. Дело было так. 21 июня 1921 года близ местечка Брокен-Хилл в Северной Родезии (нынешнее название его Кабве, а страна стала теперь Замбией) шахтеры, разрабатывая металлоносный карьер в невысоком холме, нашли череп, покрытый коричневым осадком. Череп пялился на них своими огромными пустыми глазницами, и рабочие в страхе убежали. Однако их начальник, швейцарец Том Цвигелаар, оказался смелее и, послав за фотографом, снялся на фоне места находки с черепом в руках.

Череп из Брокен-Хилла (его носитель получил наименование “родезийский человек”) стал первой важной находкой ископаемых африканских людей и по сей день остается одной из наиболее впечатляющих. Он хранится в железном сейфе около двери моего кабинета в Лондонском музее естественной истории, и в нашем палеонтологическом отделении почитается как сокровище – прекрасно сохранившийся, с коричневой блестящей поверхностью, массивные надбровные дуги нависают над пустыми глазницами. Сначала его описали как самостоятельный вид Homo rhodesiensis за авторством Артура Смита Вудворта, работавшего в нашем музее, а затем много раз переопределяли и переназывали. В 1930 году чешско-американский антрополог Алеш Грдличка назвал родезийский череп “кометой древней человеческой истории”, потому что датировать и определить, откуда он такой взялся, не легче, чем комету. Никогда не удавалось получить хорошие датировки этого черепа, так что, несмотря на его полноту и очевидную примитивность, его место в человеческой эволюционной истории не совсем понятно. В мои студенческие времена его использовали, чтобы доказать, что Африка была задворками человеческой эволюции, ведь череп-то примитивный, а возраст его полагался около 50 тысяч лет – в Европе и Азии тогда уже жили люди, гораздо более продвинутые в эволюционном плане. А сейчас родезийский череп принято сближать с ископаемыми типа Бодо и Эландсфонтейна и усматривать в них африканский компонент нашего предкового вида Homo heidelbergensis; время его жизни относят на полмиллиона лет от современности.