Насколько мне известно, мир — неприятное место. Тут приключаются ужасные вещи, особенно с детьми: их может забрать незнакомец, или друг семьи, или отец, с которым развелась мать; они могут забрести куда-нибудь и сгинуть, свалиться в водосточный колодец, утонуть в соседском бассейне, а если приближается ураган, то вероятность несчастных случаев увеличивается. Список ограничивается только детским воображением, а у Коди и Эстор с этим все в порядке.

Но когда Рита сообщила мне о пропаже детей, я даже не стал думать о колодцах, аварии на дороге или бандах мотоциклистов. Я знал, что случилось с Коди и Эстор, знал с холодной и твердой уверенностью, еще более ясной и неопровержимой, чем все, что когда-либо сообщал мне Пассажир. Одна мысль разрывала мою голову на части, и я не сомневался в ее правильности.

Через полсекунды после приема информации от Риты в моем мозгу начали всплывать картинки: машины, преследующие меня, ночные визитеры, ломящиеся в двери и окна, страшный человек, оставляющий карточку детям, и, самое главное, слова профессора Келлера, жгущие, словно каленое железо: «Молох любит человеческие жертвы. Особенно детские».

Я не знал, почему Молоху понадобились именно мои дети, но без малейшего сомнения был уверен, что он (она или оно) завладел ими. И еще хорошо понимал, что добром для Коди и Эстор это не кончится.

Не теряя времени зря, я добрался до дома, пробираясь сквозь плотный транспортный поток с ловкостью прирожденного жителя Майами, которым и был, а спустя несколько минут уже выходил из машины. Рита стояла под дождем в конце подъездной дорожки, похожая на маленькую несчастную мышку.

— Декстер, — произнесла она, и до меня донеслось эхо опустевшего мира, отражавшееся в ее голосе. — Прошу тебя, ради Бога, Декстер, найди их.

— Запри дом, — приказал я, — и пойдем со мной.

Она сначала посмотрела на меня так, словно я велел ей бросить детей и идти гонять шары в боулинге.

— Давай, — торопил я ее, — я знаю, где они, но мне нужна помощь.

Рита повернулась и стремглав бросилась к дому, а я достал мобильник и набрал номер.

— Чего? — бросила Дебора первым делом.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал я.

Последовала короткая пауза, а потом рявканье и невеселый смех.

— Да что ты, — возмутилась она, — ураган надвигается, плохие парни уже выстроились в очередь в ожидании, когда же вырубится свет, а тебе понадобилась моя помощь!

— Коди и Эстор пропали, — сообщил я. — Они у Молоха.

— Декстер, — участливо отозвалась она.

— Мне надо найти их быстро, и нужна твоя помощь.

— Приезжай, — сказала она.

Убирая телефон, я увидел, как Рита торопливо шлепает по лужам, которые уже успели образоваться.

— Я все заперла, — доложила она. — Но, Декстер, а что, если они вернутся, а нас нет?

— Они не вернутся. Только если мы не приведем их назад. — Очевидно, это была не та воодушевляющая фраза, которой она ждала. Рита прикусила руку, сжатую в кулак, и было похоже, что ей стоит больших усилий подавить крик, рвущийся из груди. — Садись в машину, Рита — я открыл ей дверь, а она все смотрела на меня поверх своих костяшек. — Ну давай же, — поторопил я, и она наконец забралась в салон. Я сел за руль, завел двигатель и рванул на дорогу.

— Ты говорил, — заикаясь, лепетала Рита, и мне было приятно видеть, что она наконец-то извлекла руку изо рта, — что знаешь, где они.

— Так и есть, — ответил я, сворачивая на Первую автомагистраль, не глядя по сторонам и пробираясь сквозь плотный поток машин.

— Где же они? — спросила она.

— Я знаю, у кого они, а Дебора поможет нам найти, куда их забрали.

— Боже мой, Декстер, — произнесла Рита и начала тихо плакать. Даже если бы я не был сейчас за рулем, то все равно не знал, чем помочь и как утешить ее, поэтому сконцентрировался на том, чтобы доехать до управления целыми и невредимыми.

* * *

В очень уютной комнате зазвонил телефон. И издавал он отнюдь не заурядный стрекот или мелодичную сальсу, и даже не фрагмент из Бетховена, как умеют обычные мобильные телефоны. Нет, он урчал на старинный манер, так, как должны звонить телефоны.

И такой консервативный звук хорошо подходил этой комнате, очень изысканно обставленной вплоть до мелочей. Здесь располагались кожаный диван и два таких же кресла, на которых виднелись следы исправной службы, как это бывает с любимыми башмаками. Телефон обосновался на журнальном столике из красного дерева в дальнем конце комнаты, рядом с баром той же породы дерева.

Все это вместе оставляло впечатление весьма почтенного и традиционного клуба для джентльменов, в котором не заметно течение времени и царит умиротворяющая атмосфера, если бы не одна деталь: у стены, разделяющей бар и диван, возвышался громоздкий шкаф со стеклянными дверями, напоминавший нечто среднее между витриной для наград и книжным шкафом для редких фолиантов. Только вместо полок внутри было устроено множество обитых войлоком углублений. И почти половину из них заполняли керамические бычьи головы размером с человеческий череп.

В комнату вошел пожилой человек, неторопливо, но и без особой осмотрительности, обычно характерной для людей его возраста. В походке обнаруживалась твердость, которая свойственна людям менее почтенных лет. Его седые волосы были густыми, а кожа на лице — гладкой, словно отполированной песками пустыни. Он шел к телефону с уверенностью, что тот, кто звонит, не положит трубку до тех пор, пока он ее не возьмет, и, очевидно, был прав, потому что телефон не умолкал. Вошедший наконец снял трубку.

— Да, — произнес человек, и его голос тоже звучал необыкновенно молодо и громко, не так, как должен был бы. Слушая собеседника, он взял нож, который лежал на столике рядом с телефоном. Это было древнее изделие из бронзы. Рукоятка представляла собой голову быка, в глазницы которой были инкрустированы два больших рубина, а вдоль клинка выгравированы буквы, очень похожие на «млк». Как и человек, нож казался гораздо древнее, чем выглядел, и гораздо опаснее. Человек лениво провел большим пальцем по лезвию, и на пальце проступила кровь. Казалось, это не произвело на него никакого впечатления, и он отложил нож.